Как только конвой доставил Дору и Иду в здание Полицейской управы, их сразу же арестовали. Затем тщательно обыскали и зарегистрировали. Забрали у них всё, что показалось им ценным, и сразу же поместили в камеру.

Там уже находились около тридцати таких же несчастных женщин и детей. У кого было место, тот спал, если это можно назвать сном. Другие ютились на полу, кутаясь от холода в какие-то тряпки. Изредка просыпались дети, оглашая помещение камеры хриплыми со сна, капризными голосами. Матери кое-как успокаивали их. Кто-то перешёптывался с соседкой. Кто-то всхлипывал. Женщина с маленьким ребёнком на руках молилась на идыш и что-то вымаливала у Бога, то ли прощения грехов, то ли помощи. А может быть, просила Его спасти хотя бы ребёночка? Своя судьба была ей уже безразлична, а ребёночек-то ещё и не пожил. В чём его вина? Пока что он спокойно спал и не догадывался о своей участи.

Дора с мамой постелили старое пальто на дощатый пол и уселись на него, прижавшись друг к другу. Спать совсем не хотелось.

- Дора, - тихо прошептала Ида, - что с нами будет? Мне страшно.

- Что бы с нами ни было – мы не можем ничего изменить. Главное, что дети, пока что, слава Богу, находятся в безопасности и со своим родным отцом. Думаю, что Володю не тронут.

- Мы должны сказать о детях. Если нас увезут в Германию, то мы не можем их оставить здесь. Как же мы будем без них? – с отчаянием шептала Ида.

В отличие от мамы Дора прекрасно понимала, что их дальше Бабьего Яра не повезут. Но она щадила мамино больное сердце и не могла ей об этом говорить. Она только молча прижимала её к себе:

- Конечно, мама. Скажем обязательно, но до поры до времени об этом нельзя даже упоминать. Посмотри, ты видишь сколько здесь женщин с детьми? Неужели ты хочешь, чтобы и мои дети находились рядом с нами в этом грязном помещении и спали в таких условиях?

- Ну что ты, Дорочка. Я просто хочу, чтобы было лучше, а что делать я не знаю.

- Лучше всего – ничего не делать, - резко ответила дочь, - неизвестно, как всё дальше обернётся. Может, уже завтра мы будем дома. Ведь мы же ни в чём не виноваты. Нам даже не предъявили обвинение. Разве быть евреем, это преступление?

И затем повторила с несвойственной ей суровостью:

- Ты поняла, мама? Если ты хочешь, чтобы дети остались живы, не смей даже упоминать о них. Иначе последствия будут ужасными. И ещё раз, - обрати внимание, сколько здесь в камере женщин с детьми. А теперь задай себе вопрос, почему они здесь оказались? Подумай и сделай вывод! Вот поэтому ни с кем, абсолютно ни с кем, не говори о детях!

- Но как же мы их оставим? – не унималась пожилая женщина.

- Ма-ма! – со злостью прошипела Дора, не в силах больше её убеждать и   демонстративно отодвинулась от неё.

Такой суровый тон из уст всегда сдержанной и воспитанной дочери Ида услышала впервые. До неё начало доходить серьёзность их положения. Мысли об отправке их Германию постепенно вытеснились из головы. Она вспомнила слова бабушки Нины об участи тех евреев, которые сами явились, согласно приказа, и ей стало страшно. Склонив голову, она потихоньку заплакала. Доре стало жалко маму. Она опять прижала её к себе и стала нежно и успокаивающе гладить по плечу. «Пусть немножко поплачет, - подумала Дора, - выйдут первые слёзы, душе станет легче и она будет меньше страдать». Так, обнявшись, они и просидели молча почти всю ночь, думая каждый о своём. Только на рассвете женщины забылись в какой-то полудрёме.

*       *       *

Рано поутру их разбудил скрежет открываемой камерной двери и грубый, хриплый голос дежурного полицая:

- Подъём!

Двое заключённых,одетых в какое-то рваньё, с трудом держали за ручки большую кастрюлю:

- Пани еврейки, чай подано, - издевательски произнёс полицай.

Заключённые внесли в камеру посудину, заполненную чем-то закрашенной водой. Над кастрюлей поднимался лёгкий парок. Всем выдали по маленькому кусочку непропеченного хлеба и чуть тёплой бурды из бачка.

Ида подошла к полицаю и тихонько спросила:

- Пан полицай, первое, что я хочу вам сказать, это то, что мы ни в чём не виноваты. Нас привезли сегодня ночью, и мы не знаем, где туалет.

- Дак вот же он, - загоготал полицай, показывая рукой на грязную брезентовую шторку в углу. – Звыняйте, еси шо не так. У нас люксов нету. А то – невиноваты. Не волнуйтесь, разберёмся.

За шторкой стояла такая же кастрюля, в которой им принесли чай, только другого назначения. Женщины, переборов в себе отвращение и стыд, вынуждены были воспользоваться этой посудиной.

Жидкость, которую им выдали как чай, даже близко его не напоминала. Это была просто тёплая вода коричневого цвета. Дай Бог, чтобы она была кипячёная. Пожевав вязкого полусырого хлеба, они запили его чуть тёплым чаем. Потихоньку начали осматриваться. Обитатели камеры зашевелились, приходя в себя после тяжёлой ночи, проведенной в непривычных условиях. Послышались детские голоса. Кто-то капризничал, кто-то хныкал, требуя чего-то от мамы или бабушки. Две девочки громко ссорились, отбирая друг у друга игрушку. Некоторые женщины разворачивали свои узелки, доставая какую-то скудную еду, чтобы покормить детей.

Дора и мама поняли, что эти люди уже давно находятся здесь, и им даже приносят из дому передачи. Постепенно они познакомились с некоторыми соседками по камере. При более близком знакомстве они узнали, что почти все эти люди были арестованы по доносам соседей, которые посягали на их жильё, ценности или мебель. Некоторых схватили на улице. Были и такие, как они - о том, что они прячутся, донесли дворники. Мужское отделение находилось где-то рядом. Свиданий не разрешают. Слава Богу, хотя бы изредка разрешают передачи. Если у кого-то в городе есть друзья или хорошие знакомые, то они немного помогают. Что будет дальше – никто не знает. Все молча ожидают своей участи. Дела их ведёт какой-то следователь украинец. Отзывы о нём положительные. Он сочувствует арестованным. Многим пытается помочь и даже денег не требует. Говорят, что он состоит в Организации Украинских Националистов. Когда в камере набирается много людей, их куда-то увозят. Слухи ходят разные. Одни предполагают, что везут на железнодорожную станцию Сырец и куда-то отправляют. Другие утверждают, что прямым ходом в Бабий Яр. А там участь у всех одна – расстрел.

 

 

Продолжение Следует

Сергей Горбовец