Предисловие альманаха "Борух"

Один из наших читателей прислал нам свою художественно-документальную повесть "Слезы войны". По свидетельству автора, повесть была написана в результате многолетнего сбора материалов, чтения показаний свидетелей и воспоминаний родственников.

Мы очень благодарны автору за возможность публикации. Предлагаем нашим читателям окунуться в мир, описанный автором, мир такой каким он был.

"Слезы Войны" - это не религиозное произведение, это не конспект проповеди и не апологетический труд. Это труд о жизни, которая была истерзана войной, жестокостью и зверства. О жизни, которая была наполнена и любовью, и грубостью, и надеждой, и болью.

Предисловие

Во время Великой Отечественной войны немецкие оккупанты, захватившие Киев 19 сентября 1941года, использовали урочище Бабий Яр для проведения массовых расстрелов. Первый расстрел состоялся 27 сентября 1941 года; были казнены 752 пациента психиатрической больницы им. академика Павлова, располагавшейся вблизи оврага. За февраль и март 1942 года, без суда и следствия уничтожили 621 членов Организации украинских националистов - ОУН. Тут же фашисты убивали цыган целыми таборами. Звуки выстрелов заглушали громкой музыкой и рёвом мотора, летающего на небольшой высоте, самолета.

Бабий Яр – это трагические страницы еврейской истории, истории массового уничтожения евреев. За два дня, 29 и 30 сентября 1941 года было расстреляно 31 771 евреев. Для Киева эта печальная дата послужила отсчётом начала Холокоста. Кого не успели убить 29-го сентября, тех заперли на ночь в пустующих гаражах на улице Дорогожицкая. Расстреливали ежедневно до 11 октября. Практически все еврейское население, которое не успело эвакуироваться из Киева, полегло в Бабьем Яру. Это были старики, инвалиды, женщины, дети. Мужчин среди них, почти, не было. Они были мобилизованы, или добровольно ушли на фронт ещё в начале войны. Они воевали, защищали Родину.

Крытые брезентом грузовики привозили из Дарницкого концентрационного лагеря или концлагеря, расположенного на улице Керосинной, истощённых голодом и ранами военнопленных всех национальностей. Их использовали на земляных работах. Назад их уже не увозили, тут же и расстреливали. Утром привозили новую партию военнопленных, чтобы зарывать рвы, забитые вчерашними трупами. Затем они копали новые траншеи, там же их расстреливали и закапывали. Этот адский конвеер не останавливался в течении двух лет.

Бабий Яр - трагедия многих сотен киевлян. Их расстреливали без всякого повода, подчас целыми семьями. Людей хватали на улицах без какой-либо причины.

Бабий Яр – это и героические подвиги простых людей, которые, невзирая на опасность быть уничтоженными, скрывали и прятали евреев, забирали их детей, чтобы сохранить жизнь хотя бы им. Только в Киеве свыше тысячи семей прятали от фашистов евреев и их детей. А ведь люди знали, что рискуют своей жизнью и жизнью своих близких.

Как описать людям о 33 771 евреев, расстрелянных только в течении двух дней? Ведь никто, кроме палачей в зелёной форме, не видел их слёз, их мучений, не слышал их стонов. Только те, кто хладнокровно жал на гашетки пулемётов, видели их сквозь прицелы. Но они на слёзы и мучения не реагировали, они хладнокровно выполняли свою адскую работу.

За два кровавых дня мирные люди навсегда расстались со своими родными и близкими, со своими, несвершившимися надеждами на будущее, на возможные открытия, со своим прошлым. Как объяснить людям, что спустя всего лишь 70 лет после окончания Второй Мировой войны, то в одной, то в другой стране, жестоко пострадавших от этой войны, появляются подонки, которые отрицают Холокост?

За период почти двухлетней оккупации Киева немецкими фашистами, в Бабьем Яру было уничтожено свыше 50 000 тысяч только евреев. Всего уничтожено свыше 200 000 тысяч человек разных национальностей.* Таков итог фашистского преступления в Бабьем Яру.

Вступление

Колька родился за три года до начала Великой Отечественной войны. Все события, связанные с этим временем, в его памяти почти не отложились. Уже после войны, длинными осенними и зимними вечерами, при тусклом свете керосиновой лампы, бабушка Нина, вечно занятая штопкой или починкой старой и изношенной одежды, рассказывала ему о том, что происходило в Киеве во время фашистской оккупации. Она говорила о его погибших на фронте родителях, о трагических событиях в Бабьем Яру, которые довелось им всем тогда пережить. Затаив дыхание, ребёнок лежал возле тёплой печурки, в утробе которой уютно потрескивали искрами сухие дрова, и слушал неторопливые бабушкины воспоминания. На белой стенке отражались причудливые, пляшущие контуры от закопченного лампового стекла. Сквозь щели в дверце печурки выскакивали яркие проблески пламени. Перемешиваясь друг с другом, они создавали на противоположной стене, как на киноэкране, постоянно меняющиеся картинки. Колька смотрел на них, и в его сознании эти картинки превращались в действующие образы. В такие минуты он даже забывал о зажатом в кулаке ржаном сухаре, который ему бабушка щедро выделила из своих укромных запасов. Он вдыхал ни с чем несравнимый его аромат и предвкушал удовольствие позже им полакомиться. Его детская память возрождала до мельчайших подробностей события тех трагических дней фашистской оккупации.

Глава 1

До войны их соседями по квартире была интеллигентная семья. Они занимали две маленькие комнатки. Отец семейства, Володя, был по профессии художник, страстно увлекался фотографией и был заядлый рыбак. Володина жена, Дора, работала концертмейстером хоровой капеллы. У них было двое детей – старшенькая, развитая не по годам деcятилетняя Лизочка и белокурый красавчик-ангелочек Антоша.

Когда Антоше исполнилось три годика, и вся семья собралась за столом отметить эту дату, Дора, скромно опустив глаза, внимательно изучая узор на скатерти, тихо произнесла:

 - У нас скоро будет ещё один ребёнок.

Такое сообщение не могло пройти незамеченным. Володя быстренько метнулся к шкафчику, достал заветный графинчик с настойкой чего-то там, и рюмочки. Разлил настойку по рюмкам и произнёс тост:

 - Я предлагаю выпить за здоровье нашей снова молодой мамы, пожелать ей лёгких родов и пополнить нашу семью ещё одним казаком.

 - Вы даже не допускаете возможности, что это может быть девочка? – изумлённо спросила бабушка Ида,  лишь бы хоть как-нибудь уязвить зятя.

 - Мамаша, - отмахнулся от неё Володя, - а разве не всё равно? Будет девочка, значит будет казачка. А там, посмотрим, может и ещё один казак будет.

 - С такими темпами, как у вас, тут скоро будет целая станица, - cказала тёща, оставляя за собой последнее слово.

- Сегодня же напишу маме и отчиму письмо в Ядловку и сообщу им приятную новость.

 - А весной, ближе к лету, пусть ждут нас с ребёнком, - улыбнулась Дорочка. - Хата у них большая, удобная. Мне там всегда нравилось. Очень приятные люди. У Мины есть небольшая пасека, сад. Нам там будет хорошо.

 - Ну, да. А я буду  париться в душном Киеве с двумя детьми? – обиженно спросила тёща.

 - Не переживайте, мамаша. На лето я и вас с детьми туда обязательно отвезу. Там будет вам всем вместе веселее.

 - Угу, вам лишь бы избавиться от нас, - съязвила та.

 - Всё вам не так.

Лизочка сначала печально подумала о своей судьбе, - ведь это ей опять придётся стирать и гладить пелёнки. Но поразмыслив о том, что может быть у неё появится сестричка сразу обрадовалась. А Антоша, тот вообще решил, что это какой-то подарок ему на день рождения и радостно захлопал ладошками. Тут же, на семейном совете они решили, раз Бог даёт казака или казачку, то и пусть растёт всем на радость.

В самом начале сентября, меньше чем за год до начала Отечественной войны, у них родился сын – Семёнчик, названный в честь давно умершего деда по маминой линии. Родители Володи и Доры были не в восторге от рождения третьего ребёнка. Ну, как же! Хлопот прибавилось. Но Семёнчик своим басовитым голоском требовал к себе всеобщего и постоянного внимания. Таким своеобразным способом у него проявлялась детская настойчивость завоевать своё заслуженное место в семье.

Учитывая ежедневную занятость родителей, все заботы и хлопоты по дому, а также уход за детьми, взяла на себя Дорина мама – бабушка Ида, которая часто приезжала к ним из Могилёв-Подольска, где она тогда жила. В связи с предстоящим рождением у Доры третьего ребёнка, она приехала ещё в августе помочь дочке, да так и задержалась. Мужа она уже давно похоронила. Осталась одна. Слава Богу, есть дочка, есть зять к которым можно прислониться и обратиться за помощью на старости лет. Но пока что она сама помогала детям по мере возможности своих сил. Вот и теперь приехала к дочке и внукам. А те, скучать и поддаваться своим недугам, не давали.

* * *

Другую часть квартиры, две комнаты с небольшим чуланом, маленькое окошко которого выходило прямо во двор рядом с общественным водопроводным краном и уродливой чугунной раковиной, занимала Колькина семья - бабушка Нина, дед Микитка (так его называли все его дружки во дворе и на улице) и Колькины папа с мамой. Катя, Колькина мама, работала медицинской сестрой в больнице и готовилась к поступлению в мединститут. Колькин папа тоже, как и Володя, был заядлый рыбак. Он и Володя выросли вместе. Начиная с восьмого класса сидели за одной партой и были закадычными друзьями.

Общая кухня находилась за длинным коридором, на обеих стенах которого висел на гвоздях и крючьях всевозможный хлам: старый, никому ненужный велосипед, патефон, корыта, трое санок, стиральные доски, тазики. Особенно досаждали всем громадные лосиные рога. Жители квартиры привыкли к ним как к чему-то своему и уже их не замечали. Никто не знал откуда они взялись. Все были уверены, что они здесь висели всегда. На них обычно, все и всё вешали до тех пор, пока они не обрывались вниз вместе со всем навешанным. Те, кто приходил в гости и не был знаком с коридорным лабиринтом, постоянно за них цеплялись и они с грохотом падали вниз. Хозяева с милой и виноватой улыбкой обещали, что завтра, нет, сегодня же! – выбросить эти рога на помойку. Проходило какое-то время и всё успокаивалось до следующего раза. Ни у кого не доходили руки, чтобы выбросить всё это «добро».

В основном всё это «висящее богатство» было деда Микитки. Он тащил в дом всё, что попадало под руку. Был ещё и сарай во дворе, но там тоже уже не было места. До самого потолка всё помещение было забито барахлом.

Однажды, поздно вечером, когда все уже угомонились, в коридоре послышался какой-то незнакомый шум, вроде что-то тащили по булыжникам. Володя вышел и увидел, как дед Микитка тащит по коридору отполированное конскими боками дышло от пароконной брички. Володя с невинной улыбкой спросил:

 - А конячки будут позже? И где они будут жить?

 - Да не, Володя. Какие конячки? Тоже придумаешь, - не поняв его шутки ответил тот, - у меня кум Овсей работает на Сенном рынке возчиком. Вот сломается у него на бричке дышло, а у меня уже оно имеется. Будет ему подарок, а мне приварок. И ему и мне польза, - заулыбался довольно дед Микитка.

Жители квартиры и постоянные гости, привыкли и уже давно научились проворно увёртываться от предметов падающих со стенки. Поэтому все считали, что проще было увернуться, чем убирать всё это «добро» и тащить на помойку.

Но, однажды, Дорочку посетил по делу руководитель её хора, где она работала концертмейстером. Проще говоря аккомпанировала на рояле. Закончив свои дела, Дора пошла его провожать. Как назло, в коридоре перегорела лампочка. Для Доры безопасная тропинка по коридору была привычной. Но руководитель хора был здесь впервые. Сначала он поскользнулся на, отполированном конскими боками, дышле, затем головой задел рога и они с грохотом со всем на него навешанным тряпьём рухнули ему на голову. В этом не было бы особой трагедии: упали, ну так упали. Сколько раз они уже падали! Но всё дело в том, что руководитель с почтённой сединой на голове совсем недавно в очередной раз женился на молоденькой хористке, о которой шла нехорошая молва, будто бы она наставила ему рога с солистом хора. Упали бы они на какое-то другое место, было бы не так заметно. А то – на голову! Вдвоём с Дорочкой, которая прямо таки давилась смехом, они еле их сняли с его головы. Естественно, такой случай он понял по-своему и обиделся. А кто бы не обиделся, будучи в его положении? Ну, сами понимаете, кому приятно такие намёки? Зато рога, как по волшебству, исчезли. Просто, мистика какая-то! Создалось такое впечатление, что они только и ждали Дорочкиного руководителя хора. Так или иначе, но все облегчённо вздохнули.

Но через два дня они снова появились на стенке. Бабушка Нина даже перепугалась:

 - Свят, свят, свят, - бормотала она, меленько крестясь. - Это уж точно – чёрт припёр их сюда назад и опять будет поджидать подходящую голову.

А «чёрт», дед Микитка, сидел на кухне на табуретке и пил чай, довольно улыбаясь:

 - Слышь, Нинка, вот чудеса. Иду домой и вижу - оленьи рога лежат. Вроде, как вчера срезаны. Почти новые. Ну, думаю, не пропадать же добру. Одни у нас уже есть, будут ещё одни. Несу домой и размышляю, как их получше повесить - рядышком, для пары, или отдельно. Прихожу, смотрю, а их уже нет на стенке. Представляешь – исчезли!. Так я взял и приспособил эти заместь тех. Смотри, как красиво! Теперь можно на них что-нибудь вешать. 

 - Ты, паразит, лучше б их повесил себе на голову, а Володька тебя бы сфотографировал. Вот и прибили бы твой патрет вместо них на стенку. Это же я и выбросила, а ты их подобрал и снова припёр!

 - А я и не понял, - почесал дед Микитка затылок, - что же это ты, такую красоту и выбросила. Ладно, - махнул он рукой, - раз уж повесил, то пусть висят.

- Шоб оно тебе, паразит, всё сгорело, - постоянно ворчала бабушка Нина, спотыкаясь в тёмном коридоре, - або упало на твою дурную голову, может когда-нибудь поумнел бы.

Никогда не унывающий «паразит», дед Микитка, только посмеивался и по-прежнему продолжал таскать с улицы всё, что попало:

 - Что ты, Нинка, в этом понимаешь. Запасливый лучше богатого. Когда-нибудь да пригодится, раз оно уже у нас есть.

Бабушка Нина и бабушка Ида давно знали друг друга и бабушка Нина часто помогала Иде по её шумному хозяйству. По субботам бабушка Ида исправно посещала синагогу - сказывалось местечковое воспитание раннего детства. А бабушка Нина, по воскресным дням со строгим лицом ходила на службу в Андреевскую церковь. Несмотря на такое резкое различие в вере, у них никогда не возникало споров на религиозные темы. Мало того, они даже находили много общего у Священной Торы и Библии. После этого они обе оставались довольные и умиротворённые пили на кухне чай с вареньем.

Свои, далеко не простые хозяйственные дела, они тоже вели, по возможности, сообща. Делились между собой всякими мелочами, которых в хозяйстве вечно (по забывчивости) не хватало: то соль, то спички или пару ложек муки. Вместе ходили на рынок. Возвратясь домой, они с гордостью хвастались на кухне перед домочадцами, кто и сколько выторговал за какие-то продукты. Если кто-то из соседей шёл в магазин, то всегда что-то прикупал и для другого. Так они и жили дружным шумным семейством.

* * *          

Однажды, Колькин папа и Володя взахлёб прочитали какую-то книгу о путешествии по реке через тропические джунгли на плоту. Вдохновлённые мечтой о дальних странствиях, они купили на Никольской слободке у рыбака старый баркас. Уплатили за него, немалые по тем временам, деньги. Привезли баркас на грузовике и установили во дворе на деревянные козлы, перекрыв почти полностью дверь чёрного хода. Целый год он простоял во дворе под окнами дома, мешая всем. Зато исправно служил идеальным мусорным ящиком. Некоторые специалисты наловчились даже с пятого этажа попадать завёрнутым в газету мусором прямо в баркас. И как часто бывает всегда – уронил, или специально бросил кто-то пакет с мусором, и со временем тут уже выростает целая мусорная куча. Хорошо ещё, что была зима и мусор не разлагался.

На следующий год, почти всю осень, зиму и весну Колькин папа и Володя старательно ремонтировали и перестраивали своё будущее плавающее чудо. Весной, с большим трудом переправили его на Днепр, установили мачту, приспособили парус. Благодаря их романтическому порыву и старательности, у них получилась довольно сносная яхта. На ней были даже две небольшие каютки на шесть спальных мест. Отдельно на корме был маленький камбуз. Там же был шкафчик для продуктов первой необходимости: аптечка, несколько банок различных консервов, пару пачек чая, сухари, сгущёнка и какао для детей, а также пару бутылочек для взрослых. В общем, маленькое судно, но дальнего плавания. Теперь они могли по выходным или будучи в отпуске выезжать двумя семьями и путешествовать по речным заливам и протокам, наслаждаясь водными просторами Днепра и рыбалкой.

 

Продолжение Следует 

Сергей Горбовец