Клинический психолог, выжившая узница Освенцима размышляет о тайне человеческой природы.
Доктор Эгер - наиболее популярный лектор и клинический психолог, вселяющий надежду и мужество своей вестью о том, что мы можем подняться над нашими обстоятельствами. Выжившая узница Освенцима, которую заставляли танцевать перед доктором Менгеле, доктор Эгер говорит, исходя из своего собственного опыта преобразования и исцеления, и ее весть выходит за рамки теории.
Приехав в США в 1949 году, доктор Эгер работала на заводе, чтобы поддержать своего больного мужа и маленькую дочь, прежде чем продолжить работать учителем. Она была названа одним из 15 лучших учителей Америки в 1972 году. Но, даже получая удовольствие от преподавания, доктор Эгер считала необходимым проводить дальнейшие исследования в области, где ее уникальный опыт мог бы в полной мере быть использован в интересах других людей. Работа клиническим психологом дала ей возможность сотрудничать с организациями, задействованными в бизнесе, здравоохранении, вооруженных силах, правительстве, образовании и с общественными организациями. Доктор Эгер согласилась встретиться с журналом "Шабат шалом" и поразмышлять о своем личном опыте и о том, что значит быть человеком.
Шабат шалом: Вы сказали, что всему, что знаете, Вы научились на опыте Освенцима. Какую роль сыграл этот опыт в Вашем решении стать клиническим психологом?
Эгер: Я не знала, должна ли я быть доктором медицины или доктором философии, или и тем, и другим. После завершения свой диссертации по философии я стала задумываться о том, не стать ли мне доктором медицины, когда я начала свою практику, то стала настолько успешной, что, вы знаете, что произошло... Трудно вернуться обратно в школу... Но в детстве я всегда была очарована тем, что движет людьми, и также хотела найти ответы на некоторые свои вопросы, понять смысл и найти значение и цель моей жизни.
Я начала учиться сразу после своего освобождения. Я была умным ребенком. Я помню, как открыла собственный книжный клуб. Я ходила в школу для девочек, и это было классическое европейское образование. За один год у меня было 5 предметов: греческий, латынь, французский, немецкий и венгерский. Когда мне было 10 лет, мама сказала мне: хорошо, что у тебя есть мозги, потому что внешностью ты не отличаешься. Так что я была интеллектуалкой. Когда мне было 14, я обсуждала толкование снов по Фрейду. Я была очень увлечена всей концепцией бессознательного, и как она работает. Когда я попала в концлагерь, я стала своего рода мечтателем. Не знаю, могу ли я использовать это слово, но я была успешным шизофреником. Я думаю, что нашла тогда ту часть себя, которой не могли коснуться нацисты. Я назвала ее своим внутренним ресурсом и получала огромное обогащение, общаясь с Богом, вначале - очень сердито, а затем заменяя ненависть жалостью. А потом я прочитала Торо. Он был школьным учителем, своего рода диссидентом; школьный совет не любил его и бросил его в тюрьму. В тюрьме он сказал, и я цитирую: «Хотя меня окружили с оружием, я свободнее, чем те, кто меня пленил». Это дало мне огромное понимание.
Шабат шалом: Вы чувствовали себя так же, находясь в заключении в Освенциме?
Эгер: Совершенно верно. Я молилась за охранников, потому что они были более узниками, чем я. И так, вы знаете, там я открыла много того, что использую сегодня, как например: визуализацию, диалог с собой и чувство юмора. Я разговариваю с собой все время. Когда они брали мою кровь, я сказал самой себе, но фактически я спросила охранника: «Зачем вы берете мою кровь?». И он ответил мне: «Для помощи немецким солдатам, чтобы мы смогли выиграть войну». А я сказала про себя: «Я балерина, пацифистка. С моей кровью вы никогда ее не выиграете!». У меня было то, чего он не мог отнять. Я не могла рвануть руку прочь, иначе я здесь не говорила бы об этом, но я была очень обогащена тем миром, лишить которого меня не мог ни один нацист.
Шабат шалом: Чему Вы приписываете эту точку зрения?
Эгер: Я думаю, что отношу ее на счет моего детства, поскольку, будучи третьим ребенком, я никогда не была частью моей семьи или, по крайней мере, я никогда не чувствовала себя ее частью. Две мои сестры были очень талантливы. Одна играла концерт Мендельсона для скрипки, когда ей было пять лет. Другая ей аккомпанировала.
Поэтому я никогда не представляла себя по имени. Я всегда была «сестра». Я приписываю этой точке зрения то, что провела много времени в одиночестве. Я рассчитывала получить что-то изнутри, когда ничего не приходило снаружи, и я думаю, что это на самом деле было моим богатством. Моя беда стала для меня счастьем. Когда я была балериной, у меня был очень духовный балетмейстер, который рассказал, что Бог устроил меня таким великолепным образом, что весь мой восторг исходит изнутри. Так, в какой-то мере мои мозги были «промыты», если хотите, или приспособлены...
Шабат шалом: Вы были почти готовы к своему опыту Освенцима...
Эгер: Я была готова к моему опыту. Но я не знала этого, поскольку, видите ли, я была третьим, «гадким» ребенком, и никто не знал о моем существовании. Я была некрасивая и хилая, у меня было косоглазие. Мои сестры всегда дразнили меня, говоря, что я такая уродливая, что никогда не найду мужа. Сегодня я разговариваю с детьми и говорю им, что важно не то, что о вас говорят люди, а усваиваете ли вы это или нет. Принимаете ли вы это лично на свой счет.
Шабат шалом: Значит, тогда Вы это принимали?
Эгер: Я знаю, что кое-что из этого я приняла, потому что, когда я ходила по улицам Венгрии, то смотрела на тротуар. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел мое уродливое лицо. Я была уверена, что уродлива. Я была умна, но некрасива. И когда вы смотрите на меня сегодня...
Шабат шалом: Вы вовсе не некрасивы!
Эгер: Я не слишком некрасива, я в порядке.
Шабат шалом: Больше, чем в порядке. И годы добры к Вам.
Эгер: Мне было 16 в Освенциме, и я не лгу о своем возрасте.
Шабат шалом: Как Ваш опыт в Освенциме повлиял на Вас в профессиональном смысле - повлиял на то, что Вы приступили к изучению человеческой природы и психологии?
Эгер: В то время я действительно хотела понять жизнь. Сегодня я хочу жить. Тогда я хотела понять. Сегодня я не смотрю на вещи, которые хочу понять, я просто хочу жить минуту за минутой, час за часом, день за днем. В то время я хотела понять, поэтому взялась изучать все теории – будь то фрейдистские, поведенческие или экзистенциальные теории, – а также изучать философию и историю. Думаю, мое образование в Техасском Университете, особенно моя клиническая учебная практика в Медицинском центре Уильяма Булмонта (у меня 6000 клинических часов), оказали огромное влияние. Я нашла ответы на некоторые вопросы с помощью военнопленных. Они помогли мне действительно собрать все воедино, те осколки, которые в совокупности составляют личность уцелевшего в противовес личности жертвы.
Шабат шалом: Проявления ненависти, подобно тем, которые Вы видели и пережили в Освенциме, поднимают вопросы о том, что значит быть человеком. Что Вы понимаете под сущностью человеческой природы?
Эгер: Я верю в любовь и люблю. Любовь сложна, брак сложен, жизнь сложна. Тем не менее, я верю, что люди в основном добры, как верила и Анна Франк. Даже с учетом всех вещей, которые я испытала, я думаю, для меня суть человеческой природы – это добрая воля, добрая воля. Идея терпимости к различиям и практика уважения наших различий, - так, что я могу быть мной, а вы можете быть вами. Отказ от необходимости ударить кого-то для повиновения, потому что это начало конца демократии. Я высоко ценю Томаса Джефферсона, который сказал: все люди сотворены равными. Он не сказал, что все люди были созданы одинаковыми. Сходство не является критическим качеством, и именно поэтому я настаиваю на конфликте поколений. Я не такая, как мои дети, а мои дети не такие, как я. Вы знаете, у меня ушло много времени, чтобы говорить подобным образом, чтобы вести выступление без бумажки. Я знаю, что имею 68 лет огромного жизненного опыта, за который дорого заплатила, и я не хотела бы, чтобы другие люди были такими же, как я. Как об этом сказал мудрый человек: «Когда вы умрете, Бог не спросит, почему вы не были похожи на Него. Бог спросит вас: почему вы не были собой?». Почему я не была Эдит? Я не могу быть Алисией, а Алисия не может быть Эдит.
Шабат шалом: Есть ли какого-либо рода «одинаковость», присущая всем нам, лежащая в основе нашей человеческой природы?
Эгер: Я думаю, у всех нас есть способность принимать друг друга и отказаться от необходимости менять друг друга. Расти, - как сказал Халиль Джебран, - бок обок, не заслоняя друг друга, словно большое дерево, заслоняющее собой маленькое дерево, лишая его солнечного света. Я провожу много тренингов для родителей, чтобы они считались с чувствами детей, чтобы их уникальность была признана так, чтобы к детям относились не одинаково, а индивидуально. Дети все созданы из различных тканей, и не все они взрослеют в одно и то же время. Для того чтобы уважать детей, родители должны быть родителями. Я предпочитаю авторитетный подход по сравнению с авторитарным или все дозволяющим, или подходом, впадающим из крайности в крайность. У нас было слишком много дисциплины и не хватало любви. А после войны у нас было слишком много любви и не хватало дисциплины, а затем, слишком много вседозволенности - делай, что хочешь.
Шабат шалом: Что на самом деле не является любовью...
Эгер: Что на самом деле - пренебрежение. Дети не знают, что делать со своей свободой. Они нуждаются в знающем лидере, но не в диктаторе. Они нуждаются в капитане корабля, но не в Гитлере.
Шабат шалом: Вы были описаны как «духовно прекрасная, полная сердечного сострадания женщина», которая была усовершенствована, а не разрушена «огнем эмоционального ада».
Эгер: Как красиво сказано.
Шабат шалом: Красиво и правдиво сказано.
Эгер: Спасибо. Мой руководитель диссертации сказал: «Эдит, то, что мне в Вас нравится, так это то, что Вы - неповрежденный товар», и мне это нравится. Я не поврежденный товар. Во мне есть столько же страсти и радости, как в любом другом человеке. Я могу плакать и могу ревновать. Я могу быть грустной и бояться, как любой другой. Я встретила вдовца и говорила с ним, как 16-летняя! Я не знаю, как разговаривать на свидании. Я никогда не имела опыта свиданий в подростковом возрасте, и я испугалась. Я иногда сильна и могу остановить быка, но вы также можете сдунуть меня как перышко.
Шабат шалом: Есть ли разница между Вами и теми, кому не удалось интегрировать память о таких болезненных переживаниях?
Эгер: Я считаю, что могу говорить только за себя. Что касается меня - я отдала нацистам моих родителей, мою способность стать балериной (потому что меня сильно избивали), всю мою семью и мои мечты, но я не отдала ни одним дюймом больше. По этой причине мне нужно было очистить себя от противостояния и быть «за» что-то. Поэтому я думаю, что для меня было необходимым видеть нацистов и развивать сострадание к невинному ребенку, который был научен ненавидеть меня и считать меня раковой опухолью общества. Именно так я пришла к убеждению, что они были более узниками, чем я. Для меня было важно больше не допустить их пребывания во мне. Для меня прощение означает именно это. Мне удалось понять ту часть меня, которая жаждала мести и наказания и отказаться от необходимости наказать оскорбителя.
Шабат шалом: Что дало Вам способность сделать это, тогда как очень многие были не способны простить?
Эгер: Я не знаю; однажды я лежала в больнице после войны с 5 видами тифа (молодой солдат 70 пехотного полка нашел меня среди погибших в Gunzkirchen). Я умирала, и тогда я действительно была сломлена. Вот тогда я сказала себе: «Если я буду жить, я не буду жить в ненависти». Внутренне я простила... но не говорила об этом никому, потому что в то время каждый был слишком зол, и я боялась, что мой собственный народ обратится против меня.
Шабат шалом: Из-за прощения?
Эгер: Из-за прощения. Поэтому я держала это в тайне. Я никому не рассказывала. У меня был свой внутренний мир, который я и по сей день храню. Теперь, когда я вдова вот уже 2 года, я считаю, что эта часть моего сознания действительно поддерживает меня, делает очень, очень хорошо закрепленной, держит как якорь. У меня есть я. Мне нравится быть с другими людьми, но я не боюсь быть одной.
Шабат шалом: Как Вы думаете, что наиболее препятствует на пути этого вида исцеления и свободы людей, переживших подобный опыт?
Эгер: Во-первых, зависимость от своей правоты – от упорного гнева и подобных фраз: «Я буду гневаться, пока некто не придет и не извинится за свои проступки». Но злость, которая находится во мне, убивает меня, поэтому, когда я сержусь на них, страдают не они, а я. И именно поэтому я говорю: «Я отдала им всю мою семью, так почему я должна отдать еще один дюйм?». До тех пор, пока я продолжаю гневаться, я продолжаю быть несвободной. Прощение – основа духовной свободы.
Шабат шалом: Что удерживает людей от способности простить?
Эгер: Я думаю, что они скорее хотят быть правыми, нежели счастливыми. Возникает вопрос: «Хочу ли я быть правым, или я хочу быть любимым?». Я думаю, мы всегда должны делать выбор в жизни, что я и делаю. Я говорю людям о выборе.
Шабат шалом: Почему столь многие из нас делают выбор быть правыми, нежели быть счастливыми и любимыми?
Эгер: Из-за боязни стать уязвимыми. Гнев защищает, он используется в качестве оружия, как меч. Как только вы отпустите гнев, вы почувствуете себя хуже. Вы будете чувствовать боль и горе. Вы будете чувствовать себя хуже, но вам будет лучше. Это работа, которой я занимаюсь. Это начало этапа роста. Я говорю о шоке, отрицании, гневе, о которых говорит Элизабет Кеблер-Росс, но потом я говорю об экзистенциальном - ощущении бессмысленности, - это идея Виктора Франко об обретении цели и смысла и всей экзистенциальной реструктуризации наших жизней. Вот почему меня называют акушеркой души. Я облегчаю процесс перехода от мучения к расширению возможностей. Это путешествие, это прекрасное путешествия выздоровления.
Шабат шалом: Прекрасное, но болезненное.
Эгер: Болезненное. Чтобы вырасти, нужно пережить много боли. Страдание – это чувство, и, не чувствуя, мы просто проходим сквозь поток жизни. Мы используем много наркоза в жизни, подобно влюбленности. Влюбленность - как падение в яму. Влюбленность – это химический подъем, который одинокие люди получают от шоколада. Влюбленность - это не любовь, а увлечение, это сексуальное желание. Любовь требует времени. Это не то, что я чувствую, а то, что я делаю, как я посвящаю себя благополучию другого.
Шабат шалом: Вам было жалко немецких солдат, потому что они должны были жить с совершенными ими преступлениями. Насколько различны методы лечения лиц, совершивших преступления и пострадавших от этих преступлений?
Эгер: Я встречалась с некоторыми детьми преступников. Я помню, что лечила женщину, ставшую членом Объединенной Церкви. Когда она спросила родителей, что происходило во время войны, те выгнали ее из дома. Я действительно не думаю, что мы достаточно говорили о детях, чьи родители были нацистами. Они на самом деле не заботились о том, чтобы дети, их дети узнали правду, и они отказывались отвечать на вопросы детей. Многие из этих детей чувствовали себя отверженными своими семьями.
Шабат шалом: А как насчет самих преступников? Если бы они искали изменения и исцеления, то как их путешествие или процесс исцеления отличались бы от путешествия их детей или тех, кому они причинили боль?
Эгер: У меня не было непосредственной возможности проводить беседы с нацистами. Я собиралась... Я надеялась найти доктора Менгеле, потому что я танцевала для него в Освенциме. Я представляла, что оденусь как умудренный журналист из Америки и проведу с ним интервью, а затем скажу ему, что я та самая танцовщица... но этого никогда не произошло. И я не знаю о разнице методов. Я считаю, что Гитлер был очень искренним. Он считал, что евреи были раковой опухолью для общества, и что он действительно оказывал миру услугу, вырезая евреев.
Шабат шалом: Есть ли кто-то из этих людей, кто проснулся и понял, что он делает, и страдает из-за того, что он сделал?
Эгер: Это вопрос. Доктор Скотт Пек говорит о людях с чрезмерной совестью, он называет их невротиками. Еще есть люди, не имеющие совести. Это расстройство характерно для психопатической личности, человека, который может убивать и в то же время искренне верить. Я беседовала с некоторыми из этих людей в тюрьме, и они рассказывали, что убили кого-то, потому что хотели куда-то пройти, а человек встал на их пути – он не должен был там находиться. То есть, другими словами, я всегда хороший, а ты нет. Вот какую позицию они занимают. У них в действительности никогда нет угрызений совести.
Шабат шалом: Значит, они даже не будут искать исцеления, поскольку не понимают своей нужды?
Эгер: Это расстройство личности.
Шабат шалом: Значит, если человеческая природа в основном добрая, то эти люди представляют собой патологическое состояние?
Эгер: Я считаю, что это генетика, и я знаю, что возникает вопрос воспитания. Это генетика и окружение. Я занимаю третью позицию, включающую в себя то, как я отвечаю на другие две. Итак, я очень верю в свободу выбора и изменения моделей поведения. Мы не несем ответственности за то, что сделали с нами, мы ответственны за наши реакции.
Шабат шалом: Вы психолог, обученный содействовать исцелению других. Что бы Вы сказали о роли неподготовленных членов человеческой семьи в содействии исцелению и восстановлению жизни других людей? Люди вроде меня - какова моя ответственность?
Эгер: Слушать.
Шабат шалом: Слушать?
Эгер: Слушать. Не лишать людей четырех небольших волшебных слов: «расскажи мне об этом». Кроме того - создать условия, где люди могут находиться без чувства страха или что их осудят, и чтобы их чувства не отрицались. Видите ли, люди, которые просто морализируют и судят, упускают чувства. Мы упускаем жизнь и любовь. У нас есть защитный щит, который мы боимся опустить. Интимность на самом деле называется «смотреть в меня». Интимность – это не секс, это взаимосвязь, и я никак не могу быть связанной с другим, если я не связана с собой. Так, духовная сторона является тем третьим измерением, которое подобно удалению тумана. Люди, не имеющие духовного измерения, пребывают в тумане.
Шабат шалом: Вы упомянули духовное измерение. Видите ли Вы четкое различие между физическим и духовным?
Эгер: Декарт сказал: «Я мыслю, следовательно, я существую», и я верю, что мое мышление вызывает мои чувства. Важно думать о нашем мышлении, мы можем изменить наше мышление, и благодаря этому изменить наши чувства, превратить ненависть в жалость. Мы всегда будем привлекать то, что отдаем. Независимо от того, что я отдал во вселенную, я всегда найду то, что ищу. Если я считаю, что в этом беспощадном мире нет никакой надежды, то существует вероятность, что я пристращусь к поиску доказательств того, что мои предчувствия верны. Это называется негативным самоисполняющимся пророчеством. Люди обладают такой философией судного дня, что, независимо от того, что я делаю, конец будет плохим, а не хорошим.
Я отказываюсь присоединяться к этой философии. Я считаю, что все происходит с определенной целью. Случился Освенцим, поэтому сегодня я могу быть здесь, быть гораздо более сострадательной и гораздо более восприимчивой в данный момент, - никогда не воспринимать что-либо как само собой разумеющееся, иметь возможность видеть третье поколение моей семьи, и знать, что лучшее событие – это успех. Когда родилась моя внучка, врач осмотрел ее и сказал мне: «Бабушка, эта маленькая девочка очень гибкая, и когда-нибудь она может стать балериной». Я произнесла: «Спасибо, Боже». Теперь у меня есть три поколения. Это самая лучшая месть для меня. Моя внучка танцевала в Театре балета Сан-Франциско, сейчас она студентка-второкурсница. Бог благословил меня еще тремя внуками. После двух дочерей он благословил меня сыном, который родился с диагнозом ДЦП - ребенок с особыми потребностями. Врачи сказали мне, что он никогда не будет учиться в средней школе. И, с непокорной силой духа, я спросила врача, что делать, и он ответил: «этот ребенок будет таким, каким Вы его сделаете». Я бросила преподавание в Техасском Университете, и мой сын, Джон, закончил этот Университет в составе десяти лучших студентов. Я верю, что Бог дал мне то, в чем я действительно нуждалась. Вот что мать может рассказать вам об успехе.
Шабат шалом: Так как же Вы видите связь физического и духовного аспектов нашей человечности?
Эгер: Это все вместе. Вы знаете, физическое, эмоциональное, реляционное и духовное – тело, ум и духовное работают вместе. Моя духовная сторона полностью развилась в Освенциме. Я думаю, Бог был на моей стороне, показывая мне, как хранить надежду в безнадежности, как превратить ненависть в жалость и молиться за охранников, видеть их более жертвами, чем я.
Шабат шалом: Как Вы соотносите духовность с религией и Богом?
Эгер: Вы знаете, есть «церквианство». И есть «христианство». Люди пользуются и злоупотребляют религией. Я думаю, что люди, которые сжигают крест, Ку-клукс-клан, кто называет себя христианами, используют свои собственные силы, политику и экономику, чтобы принудить людей к повиновению. Я хотела бы надеяться, что у религии есть много духовности, которую она может дать для жизни людей. Есть добрая религия и есть извращенная.
Шабат шалом: В чем для Вас связь между Богом и духовностью?
Эгер: Я считаю, что Бог есть любовь. Я верю в любящего Бога и прощающего Бога, и Бога, который использует меня как инструмент для воспитания моих детей. Я надеюсь, что все, что происходит со мной – происходит для большого блага. Мне кажется, я здесь с определенной целью, и для этого мне не нужна контролирующая власть, мне просто необходимо подчиниться.
Шабат шалом: Похоже, Ваш опыт в значительной степени повлиял на Ваше понятие о Боге...
Эгер: Да, и именно поэтому я могу говорить в церквях, и синагогах, и во всех конфессиях. Я была на Аляске в харизматической церкви, и я иду к епископу мормонов, к католикам и протестантам. Каждая деноминация действительно принимает идею, что Бог благ, и что в жизни существует полярность. Нет воскресения без распятия. Вы знаете, что Моисею потребовалось очень много лет, чтобы найти Землю Обетованную. Нет любви без ненависти. Нет жизни без смерти. Нет лета без зимы. Я думаю, мы должны принимать и то, и другое.
К сожалению, сегодня семьи слишком поляризованы. Моя работа очень активно вовлечена в воспитание родителей и себя. Вам нужно найти семью внутри вас, ребенка в вас, подростка в вас. Вам нужно найти Гитлера в себе, Христа в себе и Бога в себе, независимо от вероисповедания. Вы знаете, когда Эли Визеля спросили, где был Бог в пережитом им, он сказал, что это неправильный вопрос. «Где был человек?» И я верю, что Бог есть всюду, и я стала гораздо более обогащена, зная, что в Освенциме я была не одна.
Шабат шалом: Там был Бог?
Эгер: Он был там.
Шабат шалом: Ваш опыт в Освенциме был результатом Вашего еврейства?
Эгер: Ну, видите ли, венгерские и немецкие евреи были очень ассимилированы в культуру. Я выросла в ассимилированной венгерской семье, и меня били заключенные за то, что я не говорила на идиш. Вы знаете, у нас был свои неудачники.
Шабат шалом: Каким образом Ваше еврейское наследие повлияло на Вашу работу и подход к психологии?
Эгер: Я не выросла в ортодоксальной семье. Я выросла в очень реформационном доме. Мои родители учили меня любить человечество независимо от вероисповедания. Я несу это с собой. Они не были предвзятыми. В моем доме были люди всех национальностей. Моя сестра была одаренным ребенком. У нас были известные музыканты, говорящие на многих языках, и я в большой степени стала гражданином мира.
Шабат шалом: Значит, Ваш уникальный подход к психологии происходит больше из того, что Вы пережили, чем из национальности или этнического происхождения...
Эгер: Я больше, чем это. Я более, чем венгерская женщина или мать, или психолог. Это мои дела, а не то, кем я являюсь. Я думаю, что я внучка Бога, которая не знает, кем хочет быть, когда подрастет. Каждая минута драгоценна, и я просто праздную момент. Я живу в настоящем, интегрируя прошлое – не живу в прошлом, в долине тени, не раскидываю там палатку и не строю дом. Я никогда не забываю прошлое, но я не живу там. Я не живу в Освенциме. Я сегодня живу здесь.
Это интервью было проведено Алисией Уорли.
Перевод с английского Александры Обревко.