Сага о спасении еврейских детей в Англии

Грета Ионкис
Просмотров: 11469

Вскорбной истории Холокоста шесть миллионов страниц, и какую ни открой – везде боль и ужас. Но есть в этой истории одна глава, листая которую испытываешь противоречивые чувства. Как в знакомой нам песне, это – радость со слезами на глазах.

Не все знают, что в разгар нацистской антиеврейской вакханалии (конец 1938 – первая половина 1939 года) состоялась беспрецедентная акция, результатом которой явилось спасение 10 тыс. еврейских детей из Германии. Австрии, Чехословакии. Убежище они нашли в Англии. Но обо всем по порядку.

После погромной ночи с 9 на 10 ноября 1938 года, когда эскалация насилия против евреев приняла всегерманский характер, несколько еврейских политических деятелей (среди них – Хаим Вейцман и главный раввин Ицхак Герцог) обратились к премьер-министру Англии, требуя увеличить квоту для въезда евреев в Палестину, чтобы спасти хотя бы молодежь. Поскольку против присутствия евреев категорически возражали арабы, Кабинет министров Великобритании отклонил требование. Вместо этого было принято решение принять в самой Англии неограниченное число еврейских детей до шестнадцати лет при условии: их родители остаются на родине. Англия, едва оправившаяся от экономического кризиса, не могла допустить, чтобы на рынке труда беженцы-евреи конкурировали с ее гражданами. Второе условие: за каждого въехавшего ребенка нужно было внести 50 фунтов.

Стоит напомнить, что летом 1938 года во французском городке Эвиан по инициативе Рузвельта состоялась конференция по вопросу еврейских беженцев из Германии. Присутствовали представители 32 стран. Ни одна из них не захотела спасать евреев, и США тоже не увеличили квоту на въезд.

Сразу после заседания Кабинета министров Англии жена голландского банкира Гертруда Вайсмюллер-Майер вылетела в Вену, где добилась приема у Адольфа Эйхмана, руководившего еврейским отделом гестапо. Ее настойчивость увенчалась успехом: выезд детям был разрешен. 1 декабря 1938 года, через две недели после заседания Кабинета, первый транспорт с двумястами детьми покинул Берлин.

Тем временем в Англии готовились к приему детей. Сразу возникли небольшие инициативные группы, как еврейские, так и христианские, особую активность проявили квакеры. Эти группы объединились в «Движение по спасению еврейских детей». Были подготовлены общежития-приюты для приема, но главный расчет был на то, что беженцев примут в семьи. Премьер-министр лорд Болдуин обратился через газету «Таймс» к населению с просьбой помочь «Движению». За короткое время было собрано 200 тыс. фунтов пожертвований. Радиостанция Би-би-си ввела ежедневные получасовые передачи, освещая положение евреев в Германии и рассказывая о прибывающих детях, об их проблемах и нуждах. Владельцы сети магазинов «Маркс и Спенсер» выступили с инициативой: обязались снабжать продуктами питания все приюты, где разместились дети из Германии. Дом Кристи провел несколько аукционов в пользу беженцев.

Слух о возможности отправить детей в Англию передавался из уст в уста по еврейским общинам. Решившиеся на этот шаг подавали заявления в управление общинами. Большинство сознавали, что они расстаются с детьми навсегда, но мысль о том, что дети будут спасены, поддерживала их. Тем не менее на вокзалах разыгрывались душераздирающие сцены. Матери не помня себя рвались в вагоны. Маленькие дети (некоторых буквально отдирали от родителей) отчаянно голосили. Утешить и успокоить их было нелегко, поскольку сопровождающих было немного, пришлось подросткам брать на себя заботу о самых маленьких. Ехали все налегке. Каждый мог взять лишь столько груза, сколько в состоянии был сам унести. В руках у малышей были их любимые игрушки, а за спиной – рюкзачки, куда родители сунули с вещичками и несколько фотографий. Для большинства эти снимки останутся единственной памятью о погибших родителях, старших братьях и сестрах. На шее у каждого ребенка висела бирка с номером и главными сведениями о нем.

Транспорты отправлялись из Берлина, Вены, Франкфурта, Мюнхена и Праги. В вагонах размещалось до пятисот детей. В Голландии их ждала пересадка на корабли, которые держали курс на Харвич, откуда детей доставляли в Лондон. Небольшая часть беженцев прибыла пароходами из Гамбурга в Саутгемптон. В Лондоне на Ливерпульской улице вдоль здания приюта стояли длинные деревянные скамейки, где детей поджидали те, кто намерен был их принять в семью. Были и такие, кто рассчитывал задешево заполучить прислугу.

Лишь немногие счастливчики попали в семьи загодя оповещенных друзей и знакомых их родителей. Это были евреи, покинувшие Германию в первые годы гитлеровского режима. Ведь свое лицо нацисты показали сразу: уже в марте 1933 был организован бойкот еврейских магазинов, в апреле появился закон об ариизации государственных учреждений, откуда евреев сразу же уволили, затем посыпались запреты на профессии. Евреи исключались из студенческих обществ, а затем и из учебных заведений. С октября 1935-го уже действовали Нюрнбергские законы, главный из которых – закон о защите немецкой крови. Штрайхеровский «Штюрмер» к этому времени выходил тиражом в 500 тыс. экземпляров. Одноименное издательство штамповало антисемитские плакаты и книги. Появилась даже игра «Евреев – вон», ее усиленно рекламировали. Игра простенькая: бросай кубик, какая цифра выпадет, столько шагов и делай, а по дороге предстоит охота на евреев, задача – кого из лавочки, кого из дома вышибить. На коробке надпись: «Шесть евреев отловил, ты – герой, ты победил!» Желающих ходить в победителях было немало: только в 1938 году распродали более миллиона экземпляров этой увлекательной игры.

К этому времени Германию покинула примерно половина проживавших в ней евреев. Остальные оказались в западне. Как сказал Вейцман, «мир теперь состоит из стран двух сортов: в одних евреям жить невозможно, в другие им запрещен въезд». Зная все эти обстоятельства, можно понять несчастных родителей, решившихся на разлуку. Что бы ни ждало детей на чужбине, они избегнут издевательств и смерти, которые суждены всем, кто остается. Выбора у них не было.

С началом второй мировой войны возможность выезда исчезла, в Англию успели вывезти 10 тыс. детей. Огонь Холокоста поглотил 1,5 млн еврейских детей. На фоне этой цифры 10 тыс. – малая толика, но ведь сказано в Талмуде: «Кто спасает единственную жизнь, спасает целый мир».

Долгое время к этой теме никто не прикасался. Спасенные дети и те, кто пережил Холокост, предпочитали не вспоминать, не говорить о прошлом, срабатывал инстинкт самосохранения. У психологов есть тому научные объяснения.

Несколько лет назад немецкий филолог, германистка и славистка Аня Залевская отправилась в Англию и занялась поисками тех, кого когда-то вывезли сюда из нацистской Германии. Скольких ей удалось разыскать, мы не знаем. В ее книге представлены истории одиннадцати спасенных. Ныне все они – немолодые люди, кое-кто имеет внуков и правнуков. По прошествии шестидесяти лет они отважились заглянуть в страшное прошлое и рассказать о нем (считайте, заново пережить!). Залевская предоставляет им возможность высказаться, сама комментирует и дополняет. Звучат голоса одиннадцати из десятитысячного хора. Она и в название книги вынесла слова одной из своих героинь, Евы Хейман. Стоило поезду пересечь границу и оказаться за пределами Третьего рейха, как эта четырнадцатилетняя берлинка, дочь еврея и немки, выкрикнула в окно: «Der olle Hitler soll sterben!» («Пусть сдохнет эта старая сволочь Гитлер!»)

«Как я только представлю себе, что я свою единственную четырнадцатилетнюю дочь из-за опасностей войны должна была бы отправить на чужбину, я готова сойти с ума. И тем не менее я безгранично благодарна своим родителям, которые оказались в состоянии принести эту жертву. А это была, несомненно, жертва», – говорит семидесятипятилетняя Ева.

Марго Фельхаймер, родившаяся в 1922 году в Мюнхене в состоятельной семье либеральных евреев, вспоминает, что ее отца, в прошлом участника первой мировой войны, брошенного нацистами в концлагерь Дахау, неожиданно выпустили накануне Рождества 1938 года. Несколько недель, проведенных в лагере, сделали еще недавно уважаемого коммерсанта неузнаваемым, он вернулся седым стариком. Когда вечером собралась вся семья, отец спросил: «А что, если я сейчас открою газ?» «Он не видел иного выхода для нас, кроме самоубийства, – продолжила Марго. – По лицу матери я поняла, что они уже обсудили этот вопрос и договорились. Только мы, дети (у Марго была младшая сестренка), еще об этом не знали». Марго, единственной из семьи, удалось уцелеть. Родители и маленькая Лора-Луиза были депортированы в Ригу в конце 1941 года и расстреляны в лесу на краю противотанкового рва, который стал общей могилой.

«Я жила как принцесса, а потом пришел Гитлер и сломал нашу жизнь», – говорит Лора Гумпель, дочь преуспевающего директора рекламного отдела известной и поныне существующей фирмы «EDEKA». Карл Гумпель, один из двенадцати детей дортмундского кантора, не унаследовал отцовской религиозности. Четыре года он провел в окопах первой мировой, приехал в Берлин, где молодому солдату улыбнулась удача. Через несколько лет он женился на сестре фронтового друга, синеглазой брюнетке, которая была почти на 20 лет моложе. Карл Гумпель занимался спортом, увлекался джиу-джитсу, он был счастлив в браке, обожал красавицу жену, она родила ему трех девочек. Жила семья на широкую ногу. Отец был патриотом и убежденным социал-демократом.

Когда Гитлер стал рейхсканцлером, Лоре было десять лет. Ситуация в школе быстро изменилась. Вчерашние подружки стали сторониться ее как зачумленной. Еврейские дети оказались выключены из коллектива: они не могли участвовать в спортивных соревнованиях, их не брали в летние лагеря, в поездки. Летом 1933 года отца уволили. Отец перевез семью в Прагу. Налог на выезд евреев из рейха съел значительную часть сбережений. Чиновник, пообещавший визы в Южную Америку, взял деньги и обманул. Тучи сгущались: в марте 1939-го солдаты вермахта маршировали по улицам Праги. Друзья предупредили Гумпеля о готовящемся аресте, и он скрылся за два дня до прихода гестапо. Матери пригрозили, что в случае его неявки их всех возьмут заложниками. От отца не было никаких вестей, они знали лишь, что он двинулся в сторону Польши.

В июне 1939-го три сестры – Лора, Лило и Роми – покинули Прагу. Провожая детский транспорт, Грете Гумпель постаралась успокоить девочек, она обещала вскоре приехать к ним в Англию, и младшая спокойно простилась с ней и уселась у окошка с чемоданчиком на коленях, в то время как другие дети плакали и кричали. Но Лора, когда поезд тронулся и фигурка матери исчезла в толпе, почувствовала укол в сердце: она поняла, что больше никогда ее не увидит. В Лондоне сестер ждал сюрприз: на вокзале их встречал отец! Находясь в Кракове, он узнал, что его Грете отправляет детей в Англию. Ему удалось добраться туда живым и невредимым, но абсолютно без средств. Он жил в общежитии для чешских эмигрантов и не мог взять дочерей к себе. Но как он был счастлив их видеть!

Их приемной матерью стала мисс Хардер, бездетная незамужняя англичанка, стесненная в средствах. Ей было за пятьдесят, все семь дней в неделю она работала в магазинчике сладостей и табачных изделий с половины седьмого утра до половины десятого вечера. Жила она в двухкомнатной квартирке без особых удобств, стены в комнатах были покрыты плесенью, питалась скудно. Она охотно помогала «Движению», но не думала становиться приемной матерью. Однако случай был особый: никто не захотел брать сразу троих девочек Гумпель, а они умоляли не разлучать их. Ей было нелегко с тремя несчастными девочками, не зная немецкого. Она объяснялась с ними жестами, заглядывала в словарь, проявляла невероятное терпение и искреннюю заботу.

Лило и Роми стали посещать английскую школу, а Лора помогала мисс Хардер в магазине. Но уже в ноябре мисс Хардер слегла, в больнице диагностировали запущенный туберкулез, и зимой ее не стало. Девочек разлучили, обе младшие были взяты в семьи в качестве прислуги. Лора вначале заменяла мисс Хардер, а затем тоже устроилась домработницей.

Грете Гумпель удавалось переписываться с дочками и мужем, супруги жили надеждой на встречу. Последнее письмо из Праги пришло осенью 1941-го. Отец был раздавлен неизвестностью, он загрызал себя за то, что не в силах помочь жене. Он умер в 1946-м, не узнав горькой правды: его Гретель была депортирована в Лодзь и погибла в гетто, когда и как – неизвестно. Спустя годы Лора увидела по английскому телевидению фильм о женщине, пережившей ужасы этого гетто. Она написала ей, спрашивая, не знает ли она что-либо о ее матери. Ответ пришел неутешительный. Нет, женщина не знала Грете Гумпель. Она заклинала не спрашивать ни о чем – ни о гетто, ни о матери: «Никогда не спрашивайте!»

Лило и Роми после войны уехали в США, где одна стала профессором немецкой литературы, другая – учительницей. Лора вышла замуж за немецкого еврея, родители которого были уничтожены в Аушвице. Она – мать двух сыновей, медик по профессии.

«У меня нет ненависти к Германии. Я никогда не была националисткой – ни в Германии, ни здесь. Я очень благодарна Англии. Однако мне ясно, что я нигде не к месту. Я не англичанка, я с континента. Но где на этом континенте быть моей родине?» Кто возьмется ответить на этот горький вопрос?

«Когда-то я была настоящим баварским ребенком», – вспоминает свое беспечальное детство Беата Зигель, дочь преуспевающего адвоката, бюро которого находилось в самом центре Мюнхена, рядом с ратушей. После прихода Гитлера к власти родители старались скрыть от нее правду о новом режиме. Она даже гордилась тем, что ее город – «родина Движения». Она понятия не имела о том, что по соседству создан концентрационный лагерь Дахау, где уже томятся евреи. Не знала она и о том, что приключилось с ее отцом 10 марта 1933 года, когда он отправился в полицию, чтобы заявить протест против ареста и помещения в концлагерь его клиента, владельца крупного магазина. Штурмовики избили его так, что у него лопнули барабанные перепонки, выбили несколько зубов. Они обрезали ему брюки, заставили разуться и написать плакат: «Я – еврей, но не хочу жаловаться на нацистов». С этим плакатом на шее, босиком, он прошел под их свист и улюлюканье по улицам к вокзалу, затем это действо штурмовикам наскучило, и они сказали: «Убирайся!» Американец, наблюдавший шествие, сфотографировал его, и, когда адвокат Зигель был отпущен его мучителями, незнакомец подошел к нему и спросил разрешения опубликовать фото. Спустя неделю снимок обошел весь мир, но дочь его в ту пору не увидела. Правда открылась ей после Хрустальной ночи.

Родители сумели отправить в Англию Беату и ее брата Петера в июне 1939 года. Дети воспринимали поначалу свой отъезд как интересное приключение. Понимание трагедии пришло позже. С началом войны лондонскую школу, куда их поместили, решено было эвакуировать в сельскую местность Шропшира, подальше от бомбежек. Беате и ее брату повезло: их родителям удалось выбраться из Германии. В ноябре 1940 года им пришла телеграмма из Сибири: родители сообщали, что они кружным путем направляются в Перу, им посчастливилось получить визу. Встретились они через три года после войны. Мать прибыла в Ливерпуль, когда Беата, студентка университета, сама готовилась стать матерью. Десять лет разлуки сделали их едва ли не чужими, оборвались какие-то невидимые нити, что прежде соединяли их. Каждая переживала это мучительно.

Беата и ее брат более шестидесяти лет живут в Лондоне. Ее крохотная квартирка у аэропорта Хитроу набита английскими и немецкими книгами. В Лондоне она чувствует себя дома, но от любви к Мюнхену не излечилась. «Я люблю Мюнхен: запах пива и белых колбасок, жареных каштанов – все привычные запахи рыночной площади, они будто живут в моем желудке. Когда я сегодня в Лондоне слышу, как кто-то говорит по-баварски, я готова мчаться за ним хоть на другой конец города. Язык необычайно действует на меня, внутренне волнует». Все-таки она была мюнхенской девчонкой.

Беата – мать троих сыновей. Ее средний сын, увидев в учебнике истории фото, на котором был изображен его дедушка в момент поругания, долго не мог успокоиться и при встрече в Лиме спросил деда, о чем он думал в тот момент, когда над ним издевались нацисты. «У меня была лишь одна мысль: я вас всех еще переживу!» Слово свое он сдержал, умер в возрасте 96 лет в Лиме в 1979 году.

Близнецы Симон и Бетти Райсс, появившиеся на свет в новогоднюю ночь 1923 года в Берлине, в отличие от Беаты, больше своих родителей не увидели. Симон, вступивший с английскими войсками в 1945 году в Любек, узнал, что его отец, Пауль Райсс, участник первой мировой войны, депортированный нацистами в начале 1938 года в Польшу, откуда он был родом, был расстрелян в Варшавском гетто в самом начале поднятого узниками восстания, а мать погибла в Аушвице-Биркенау. 130 членов их семьи исчезли в огне Холокоста. Лишь дедушка и бабушка, перебравшиеся в Палестину в 1936 году (дед Маркус Райсс был раввином), умерли своей смертью. Бабушка скончалась в Тель-Авиве через пять лет после войны в возрасте 98 лет, она совсем ослепла, никто не решился ей сообщить о смерти ее детей и близких, она продолжала диктовать им письма, сетовала на то, что они ее забыли, но и на смертном одре призывала сыновей.

Симон признался, что в течение многих лет он не мог заставить себя произнести хоть одно слово по-немецки, а ведь это был его родной язык! Он как бы отгородился стеной от прошлого. Но, оказавшись по делам в середине 1950-х годов в Польше, он вдруг принял решение посетить Берлин. Остановившись в гостинице на Курфюрстендамм, он помчался по улицам своего детства. Родительский дом стоял на прежнем месте, будто ничего не произошло. Взглянув на него, Симон бежал прочь и после бессонной ночи на рассвете покинул Берлин, чтобы больше никогда не возвращаться.

Завершая свою исповедь, он признался, что с течением лет стал религиозным и еврейство для него важнее национальной идентичности: «Я никогда не осуждал Б-га. И у меня опять появилось доверие к молодому поколению немцев. Недоверие роняет человека. Кто живет ненавистью и мыслями о мщении, будет уничтожен этими чувствами».

Мне близка позиция Симона, его признанием я и закончу свой рассказ.

 

Грета Ионкис

За помощь в подборе материала
выражаю благодарность Б.Л. Канделю.

Источник: http://www.lechaim.ru