Чья это улица, чей это дом…Чью песню пел русский пролетарий Максим?
В 1934 году на экраны кинотеатров Советского Союза с большим шумом и с большой помпой вышел полнометражный художественный фильм, снятый киностудией Ленфильм, под названием «Юность Максима».
Напомню, что это было в общем-то время начала эпохи звуковых фильмов. Фильм вызвал большой интерес и имел большой успех. На первом международном кинофестивале в Москве в 1935 году он был удостоен первого приза. Сценаристами явились два относительно молодых человека, оба в районе тридцати лет, Григорий Моисеевич (позднее Михайлович) Козинцев и Леонид Захарович Трауберг, они же осуществили и постановку фильма. В главных ролях выступили молодые ленинградские актёры Борис Чирков и Валентина Кибардина. Несколько позже Г. Козинцев, Л. Трауберг и Б. Чирков были удостоены за фильм Сталинской Премии первой степени. Вдохновлённые успехом создатели сделали ещё две серии, являющиеся продолжением первой и с теми же героями: «Возвращение Максима» (1937) и «Выборгская сторона»(1938).
Идеологически фильм был очень направленным, так сказать наш советский ответ без идейным фильмам Голливуда. Действие фильма происходит в 1910 году при царской власти. В России свирепствует реакция, полицейский надзор распространился на все аспекты человеческой жизни. Гибель друзей и знакомство с методами подавления рабочего движения ставят молодого бесшабашного парня Максима на путь превращения из гуляки-рабочего в большевика. Помогает ему пройти этот путь идеологически более подкованная учительница Наташа. Весёлый, не унывающий и не теряющийся ни в каких обстоятельствах Максим стал кумиром зрителей.
Создать подобный образ и тем завоевать зрительские симпатии ему во многом помогла песня, которую он поёт в фильме. До этого практически не известная песня вместе с фильмом завоевала не меньшую популярность. Относительно несложная мелодия и лёгкий, запоминающийся без больших трудов текст способствовали этому. Название этой песни, разом взлетевшей из полной неизвестности к всесоюзной славе – «Крутится, вертится шар голубой». Вот те два куплета из этой песни, которые прозвучали в фильме:
Крутится-вертится шар голубой,
Крутится-вертится над головой,
Крутится-вертится, хочет упасть
Кавалер барышню хочет украсть!
Где эта улица, где этот дом?
Где эта девица, что я влюблен?
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта девица, что я влюблен!
Как уже было замечено, фильму предназначалось стать этапным в советском киноискусстве, то-есть в нём всё должно было быть тщательно выверено и безупречно и зрители, разумеется, восприняли песню как плод творчества композитора, ответственного за музыкальное оформление, а им был не кто иной как Дмитрий Шостакович, правда ещё относительно малоизвестный в те годы. Также хочу напомнить, что в те годы Советский Союз уже стал закрытым государством с очень ограниченными культурными связями с капиталистическим миром, а весь внешний мир был в те годы капиталистическим.
Когда же внешний мир стал более открытым, то выяснилось, что за восемь лет до премьеры советского фильма, точнее весной 1926 года, в Нью-Йорке, на Манхеттене, на Второй Авеню, в театре Хопкинсон шла на языке идиш оперетта «Маша или Маргарита» (оба имени принадлежали одной и той же героине). Сочинителями значились писатель/поэт Исраэль Розенберг и композитор Шолом Секунда. Обычный проходной спектакль еврейского театра, но в нём прозвучала песня под названием «Ву из дус геселе?» («Где эта улочка»). Герой, который её поёт, навещает родное местечко и не узнаёт его, оно сильно изменилось за время его отсутствия. Вот её текст:
Vu iz dos gesele, vu iz di shtib?
Vu iz dos meydele, vemen kh'hob lib?
Ot iz dos gesele, ot iz di shtib,
Ot iz dos meydele, vemen kh'hob lib...
(Где эта улица, где этот дом?
Где эта девушка, в которую я был влюблен,
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта девушка, в которую я был влюблен…)
Итак по тексту совпадение полное, остаётся лишь добавить, что и музыка обоих песен совпадает абсолютно. Значит плагиат? Это утверждать явно преждевременно, можно поручиться, что создателям фильма о Максиме едва ли был известен спектакль в еврейском театре в Нью-Йорке. И спектакль едва ли представлял собой какой-либо особый интерес и был затерян среди множества ему подобных, да и культурные связи между странами уже были минимальные.
Далее, однако, выясняется, что ни И. Розенберг, ни Ш. Секунда не были авторами песни, они лишь её использовали в своей театральной постановке. Известный фольклорист, неутомимый собиратель еврейских народных песен Иехуда Лейб Кахан (1881–1937) выпустил в издательстве «Международная библиотека» (Нью-Йорк – Варшава) ещё в 1912 году два тома своего труда «Еврейские народные песни с мелодиями» («Yidishe folkslider mit melodyen» - «Yiddish Folk Songs with Melodies») и вот там в числе других есть и эта песня «Ву из дус геселе?». Вот теперь уже становится более вероятным, что простой русский парень Максим распевает в фильме еврейскую народную песню.
Разумеется, такого безобразия быть не должно и нашёлся спаситель, который доказал истинно русское происхождение песни и снова всё поставил на свои места. Им оказался Наум Григорьевич Шафер. Возможно не случайно доказал русский приоритет именно еврей. Если бы им был русский, то можно было бы предвидеть претензии, что русские-де всё тащат себе и находят русский приоритет и где он есть и где на него даже и намёка найти нельзя. А тут некие факты мы слышим из уст еврея, который уж своих не обидит, посему ему можно верить. Родился Наум Григорьевич (проходя в те годы как Нахман Гершевич) в 1931 году в Кишиневе, тогда румынском городе. После насильственного отторжения Советским Союзом Бессарабии от Румынии в 1940 году семья Шафер была депортирована в Казахстан, как буржуазный элемент. Там Наум–Нахман и провёл всю свою жизнь. Был рабочим, учился в Университете и стал филологом, брал уроки музыки у основоположника казахской национальной оперы Е.Брусиловского, сам стал казахским композитором, но в основном преподавал русский язык и литературу в провинциальных казахских университетах.
Что же выяснил композитор, филолог и искусствовед, как его величают, Наум Григорьевич? Он пришёл к выводу, что песня известна с середины 19-го века и её хорошо знал ещё основоположник русской национальной музыки Михаил Глинка. Н. Шафер указывает в качестве автора песни некоего Ф.К. Садовского, о жизни которого известно очень немного, но откуда у него появилась эта информация он не указывает. Ф. К. Садовский создал несколько популярных песен, в том числе и такую как «Наш костер» и жил во второй половине 19-го века. М. Глинка, кстати, жил в первой половине 19-го века и как он мог слышать песню, созданную во второй половине века, не совсем понятно.
В качестве другого возможного предка песни указывается популярный романс, созданный композитором Николаем Алексеевичем Титовым и поэтом Михаилом Александровичем Марковым в 1830 году и называвшийся «Шарф голубой». Шарф превратился в шар и дал якобы основу новой песне. В общем внёс Наум Григорьевич свежую струю в историю песни и сразу заставил упоминать имя казахско-русского или русско-казахского филолога, до того крайне мало известного. Не исключено, что это и было целью его исследований.
Разумеется, Иехуда Лейб Кахан – источник несравненно более авторитетный. Всю жизнь он провёл в центрах еврейского рассеяния, родился в Вильно, далее жил в Варшаве, Лондоне и Нью-Йорке. Всю жизнь он занимался лишь одним делом – изучал еврейское народное творчество и был в этой области признанным авторитетом. Кстати, песни в свой сборник он отбирал очень придирчиво, проверяя музыку, слова, рифмы, источник информации, диалектальные варианты и т.д. И, надо полагать, что, если эта песня попала в его сборник в 1912 году, то существовала задолго до этого. Одно ясно и неоспоримо: до появления фильма евреи знали, пели и слушали эту песню, а русским она была практически неизвестна.
А как же песня оказалась в фильме? Обратимся к воспоминаниям Бориса Чиркова, сыгравшего в нём Максима. Вот, что он пишет:
«Пришёл день, когда мы поняли, что обидели Максима — не дали ему песню. Были у него лиричность, жизнелюбие, юмор, а песни не хватало. Песни, которая помогла бы ему жить, в которой выливалось бы его настроение, в которой задумывался бы он над своей судьбою. У Максима должна была быть песня или песни не для слушателей, а для самого себя, в которых отражалось бы его отношение к жизни. Мы поняли, что без песни образ Максима недостаточно ясно обрисован, он был суше и сдержаннее, чем хотелось бы нам. Он был серьёзнее, чем нужно было для картины. Мы испугались, как бы не стал он походить на назойливого пропагандиста, вместо того чтобы быть человеком, который убеждает людей примером. Мы подумали, что с песней в Максиме яснее прозвучит его русская натура, её широта, открытость, обаяние… И тут же начались поиски подходящей песни для Максима. Где мы её искали? И в своей памяти, и в памяти родных и друзей. В сборниках русских песен и романсов. В библиотеке Академии наук пересмотрели мы целый шкаф песенников. Но увы! Ни один из них не был по душе Максиму…».
Далее появились баянисты из пивных и ресторанов, но и у них в репертуаре не удалось отыскать ничего подходящего.
Н-да… Вот целая бригада создателей фильма перетряхнула все хранилища плодов русского народного творчества и ничего не нашла, не там, возможно, искали, а вот расторопный Наум Григорьевич всех обошёл, знал где искать и нашёл песню, которую знал сам М. Глинка, что уж точно должно отражать её русское происхождение. В самом деле как может еврейская песня отражать широту, открытость и обаяние русской души? Но как же песня всё же оказалась в фильме? Б. Чирков продолжает рассказывать.
«А явилась она к нам сама, нечаянно. Как-то на репетиции один из режиссёров сказал мне:
— Сейчас в этой сцене запойте хоть что-нибудь, что придёт на ум. Посмотрим, как этот эпизод пройдёт с песней…
Я безнадёжно пожал плечами, хотел что-то ответить, но тут ассистент режиссёра громко окликнул меня и моих партнёров:
— Смотрите, вот эта корзина для бумаги — это будет помойная яма во дворе вашего дома. Эти два стула — крыша сарая, на которую выскочит Максим. А Дёма и Андрей выйдут из этой маленькой комнаты — как будто бы придут с улицы.
— Начали! — скомандовал режиссёр.
Мои друзья вышли из указанной двери, я спрыгнул со стульев, мы сыграли сцену нашей встречи, потом положили руки на плечи друг другу и двинулись вдоль стены репетиционной комнаты, как бы по дороге на работу, на свой завод.
На первом же шагу Дёма пихнул меня кулаком в бок: «Запевай!» И от неожиданности я заголосил, даже сам как следует не понимая, слова какой-то песенки, слышанной мною не раз, но уже давным-давно позабытой.
— Как-как? — разом вскрикнули оба режиссёра. — Вы что, не можете погромче?.. И слова... Что там за слова такие?..
— Ну, вы же сами сказали — пой, что в голову придёт... Случайно припомнилась эта... Отец когда-то напевал... Сейчас что-нибудь другое соображу.
— Не надо соображать другое! Зачем другое?.. Эту, эту давайте! Что же вы скрывали её? Именно эту и пел Максим! Как там у вас?.. Крутится, вертится... Что вертится-то? Шар или шарф?..
Так и появилась у Максима песня, с которой не расставался он во всей трилогии, песня, по которой узнают и вспоминают его многие зрители.»
Воздержусь от комментариев относительно того насколько серьёзна эта версия, которая, кстати, русское происхождение песни никак не подтверждает, иначе бы она попала в те фольклорные сборники, которые столь тщательно исследовали создатели фильма. Её просто не включили в эти сборники, ибо составители знали, что она – не русского происхождения. Мне представляется куда более вероятным, что её мог знать один или оба из авторов сценария. Оба родились в больших городах в пределах «черты оседлости», Г. Козинцев – в Киеве, а Л. Трауберг – в Одессе, оба города были признанные центры еврейской культуры, оба из вполне светских и достаточно состоятельных семей, у Г. Козинцева отец – врач-терапевт, а у Л. Трауберга – издатель, у обоих детство прошло в дореволюционные годы и эту популярную у евреев песню они наверняка слышали в детстве. Но в нужный момент на переднем плане оказался... папа актера Б. Чиркова.
Кстати, за пределами бывшего Советского Союза изыскания Наума Григорьевича абсолютно неизвестны и она проходит как еврейская народная песня, авторы слов и музыки которой остались неизвестными. Кое-где упоминается, что она была использована в популярном советском фильме, но не более того. Остаётся добавить, что песня стала весьма популярной сразу после Второй Мировой войны, когда уцелевшие евреи стали возвращаться в свои разрушенные или просто уничтоженные родные места. Слова песни: «Где эта улица? Где этот дом?» зазвучали просто символически.
Надо отметить, что не только казахский учёный Н. Г. Шафер подвизается в области поиска корней этой песни. Вот ещё один претендент.
«На канале СТС в 2005 году вышла программа «Жизнь прекрасна». Тогда в передаче с Михаилом Швыдким и Еленой Перовой ведущий телепрограммы «100 к 1» Александр Гуревич озвучил сенсационные результаты работы историков и собственных изысканий. По мнению уважаемых исследователей, автором песни "Крутится, вертится шарф голубой" стал… великий князь Константин Константинович Романов, который, как мы помним из истории России, приходился двоюродным дядей Великомученику Николаю II. Образованнейший человек, командир Преображенского полка, президент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, Константин Константинович увлекался музыкой, театром, поэзией, а с 1879 года начал писать собственные произведения. Его первое стихотворение «Псалмопевец Давид» было опубликовано в 1882 году под псевдонимом «К.Р.». Впоследствии писал князь много, пусть во многом подражая признанным мастерам пера, но был признан в обществе: на его стихи писали романсы и песни Чайковский, Глиэр, Рахманинов, Глазунов. К сожалению, авторы сенсации пока не предложили документальных свидетельств этой версии.»
Два замечания. Опять русский приоритет ищет еврей. И последнее предложение об отсутствии доказательств, они, кстати, отсутствуют и у Н. Г. Шафера, всё строится только на предположениях, основа, надо сказать, весьма зыбкая, где многое зависит от того к чему стремится автор такого предположения. Есть ещё версия известного композитора и музыковеда Юрия Евгеньевича Бирюкова, многие годы посвятившего изучению истории музыки и собиранию песен, и, по его мнению, песня «Крутится, вертится шарф голубой» появилась ориентировочно в конце 19-го века благодаря стараниям неизвестного уличного барда. Опять предположение, к тому же ничего неизвестно о загадочном барде.
Где же можно услышать эту песню за исключением трилогии о Максиме? В 1966 году её исполнил Джей Блек, лидер весьма популярной тогда вокальной поп-группы «Джей и Американцы» («Jay and the Americans”). На английском эта песня получила название “Where is the village?”(“Где эта деревня?»). Джей именно хотел, чтобы эта песня звучала как память о годах Катастрофы. Певец, который происходит из ортодоксальной еврейской семьи (при рождении его звали Дейвид Блатт), прекрасно почувствовал и передал подтекст песни. Будучи популярным поп/рок певцом он сделал её популярной среди молодого поколения. Ему удалось убедить звукозаписывающую компанию выпустить пластинку с его записью. Первая половина песни напета им на идише, а вторая половина по-английски. Джей Блек вместе со Стивом Лоуренсом стали популярными среди американской молодёжи вокалистами, включившие песни на идиш в свой репертуар. С. Лоуренс исполнил «Ву ахин зол их гейн» (“Where can I go?”), но у него куплет по-английски шёл первым, а на идиш – вторым, а Д. Блек рискнул куплет на идиш поставить первым.
Ещё раньше в 1963 году песню исполнил и записал знаменитый американский оперный тенор Жан Пирс. И у него она звучит как память о днях Катастрофы. Разумеется, не прошли мимо этой песни сёстры Берри. Кстати ни для кого из них не было сомнений, что поют они еврейскую народную песню.
Я же не рискну столь категорично утверждать. Народы жили по соседству, их культуры соприкасались и влияли одна на другую. И сегодня уже достаточно трудно сказать кто был инициатором создания песни. Кстати, есть предположения и о её цыганских корнях. Но удержали и сохранили её, конечно, евреи и не будь трилогии о Максиме она, скорее всего, была бы неизвестна русским, но популярна у евреев.
С заметной долей вероятности рискну утверждать, что позитивные качества русской души оказались выражены актёром Борисом Чирковым в «Юности Максима» и последующих фильмах этой трилогии посредством еврейской народной песни.
Текст песни, как её поют сестры Берри.
The Barry Sisters — Vi iz dus gesele
Vu iz dos gesele, vu iz di shtib?
Vu iz dos meydele, vemen kh'hob lib?
Ot iz dos gesele, ot iz di shtib,
Ot iz dos meydele, vemen kh'hob lib.
Vu iz dos taykhele, vu iz di mil?
Vu iz dos derfele, vu iz di shil?
Ot iz dos taykhele, ot iz di mil,
Ot iz dos derfele, ot iz di shil.
Arayn in di shtiber, mayn veytog iz groys,
Alts iz geblibn a kholem nor bloyz,
Nishto mer dos gesele, nishto mer di shtib,
Nishto mer dos meydele vemen kh'hob lib.
(Первый куплет был переведён выше.
Где этот небольшой пруд , где эта мельница?
Где эта деревушка, где эта синагога?
Вот этот небольшой пруд, вот эта мельница.
Вот эта деревушка, вот эта синагога.
Я вхожу в дом, моя боль велика,
Всё осталось лишь в мечте, только одной.
Нет больше той улочки, нет больше того дома,
Нет больше той девушки, в которую я был влюблен.)
Фото Страна и Мир, на фото Наум Григорьевич Шафер
Источник: Sem40.ru
