Возрождение завета

Жак Дюкан
Просмотров: 8107

Данная статья является ответом на вопрос об отношении к Закону в христианстве. Не для кого не секрет, что мнение о том, что «закон отменен», «закон упразднен» и так далее принимается многими христианами. Правильно ли это?

Как первые христиане относились к Закону? От ответа на этот вопрос зависит и ответ на другой, не менее важный: «могут ли христиане поучиться чему-либо у иудеев», а также «какова полезность иудейской традиции для христиан»? Редакция «Борух».

Возрождение завета. Подразумевает ли «Новый Завет (Договор)» новый закон или вообще отмену закона?

В тексте ТаНаХа (Ветхого Завета) только Иеремия использует словосочетание «новый завет» (Иер. 31:31). Долгая и трагическая история быстро приближалась к своей кульминации. Пророк находился в ожидании, стремясь в своем желании к новому началу, новому творению. Переживание Иеремии заметно в его языке. Примечательно, что слово берешит («в начале»), технический термин, связанный с историей творения, также встречается еще только в книге Иеремии (см. главы 26:1; 27:1; 49:34). Пробуждая воспоминания о Бытие, пророк выражает свое сильное стремление к новому миру. На этом фоне Иеремия представляет свою теологию Нового Завета (Договора).

Апостол Павел цитирует книгу Иеремии 31:31-33, чтобы объяснить, что, по его мнению, является сущностью христианства (см. Евреям 8:10). Кажется очевидным, что Иисус также ссылается на этот текст во время последней вечери (см. Лука 22:20). Несомненно, первые христиане использовали упоминание Иеремии о новом завете, чтобы дать определение того, кем они в действительности были. Теперь мы должны выяснить, что понимается под этим «новым заветом». Традиционная христианская концепция такова, что «новый завет» должен был отменить древний и установить новый религиозный порядок. «Это была отмена... всего, что составляло особенность иудаизма», - пишет отец Винсент. – «Это то, чему учит христианство: Иисус Христос отменил Закон».[1]

Тот же Закон

Тем не менее, текст из Иеремии, который апостол Павел полностью цитирует, говорит как раз обратное: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет... вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом» (Иеремия 31:31-33) .

Слова «напишу его», конечно, являются прямым намеком на Декалог, единственный документ, который Бог написал Своей рукой. 32 стих подразумевает это, говоря о завете, заключенном на Синае с отцами после выхода из Египта. Закон, - говорит Бог, - который Я писал на скрижалях (Исход 34:1), отныне будет написан в вашем сердце. Затем следует формула, которую систематически использует Ветхий Завет, чтобы укрепить завет и обеспечить его успех: «Я буду их Богом, а они будут Моим народом» (Иеремия 31:33, ср. Иеремия 30:22; 31:1).

Новый завет, который предвидит Иеремия, далек от упразднения старого, напротив, он фактически расширяет его. Описание, представленное языком пророка, ясно учит этому. Закон до сих пор представлялся израильтянину чем-то вне его, а теперь он должен был находиться в нем - в его сердце, чтобы быть неотъемлемой частью самых интимных тайн его бытия. Закон должен был быть имплантирован, вживлен, принят внутрь, его мотивирующая сила должна была заменить внешний характер принуждения. Этот опыт должен был стать личным, прямым, экзистенциальным. В свете этого можно понять, что сказано в следующем стихе: «И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: "познайте Господа", ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь» (Иеремия 31:34).

Новый Завет – это углубление и интернализация Старого.

Иисус понимал это именно так. «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: Не нарушить [каталусай] пришел Я, но исполнить [плеросай].[2] Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:17-20).

Не останавливайтесь на полпути в послушании Богу, - сказал Иисус. Не удовлетворяйтесь лишь законническим соблюдением. Двигайтесь дальше! И в следующих стихах Иисус говорит о практическом применении такого подхода: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной» (Матфея 5:21, 22).

«Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:27, 28).

Закон, написанный в сердцах людей, становится гораздо более требовательным, чем закон, начертанный на камне. Если закон принят внутрь (интернализован), подразумевается вовлечение всего человека, в том числе его самых интимных мотивов, даже подсознания.

Если закон написан в сердце, в гармонии с понятиями Нового Завета, никто не будет соблюдать его нехотя, как внешнее, болезненное ограничение.

Христианство традиционно видело в Иисусе реформатора, стремившегося к отмене еврейского закона. Но Иисус на самом деле и не думал упразднять заповеди Божьи.[3]

Мало того, что закон не изменился при Новом Завете, он призвал к новому духу: к глубокому, подлинному послушанию, к даже еще большей готовности и к радостному повиновению.

Павел понял это так: «Но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве» (Рим. 7:6).

Примеры супружеской измены и корыстолюбия, выбранные апостолом в Послании к Римлянам 7 (3, 7 стихи) показывают, что он (Павел) имел в виду Декалог. Затем он продолжает объяснять важность этого закона и его роль в процессе искупления.

Благодаря этому закону человек получает особую проницательность в отношении добра и зла. Соприкасаясь с законом, он может знать, что такое добро и что такое зло, и таким образом может осознать свою вину и грозящую ему смертную казнь.

Как зеркало (Иак. 1:23-25), отражающее физические характеристики человека, закон может отражать его моральные характеристики и, следовательно, показывать будущее, которое ожидает нарушителей закона. Понимая это, и поэтому охваченный отчаянием, человек только тогда может обратиться к Богу и просить о милости. Божий ответ можно истолковывать только как акт незаслуженного спасения, бесплатного дара жизни.

Закон сам по себе производит смерть, но в другом смысле он приносит жизнь, поскольку заставляет человека признать свои недостатки. Закон побуждает заблудившегося взывать к Богу о милости и благодати.

Тот же образ мышления можно найти в конце 7 главы Послания к Римлянам. Стремление Павла жить своими человеческими силами в соответствии с законом Божьим закончилось полным провалом. Он говорит: «В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:23, 24).

Это яркое осознание поражения стало благотворным, потому что позволило Павлу признать свою его нужду в благодати Божией: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим» (Рим. 7:25). Так же, как и у греческого слуги, которому поручено водить ученика к учителю, функция закона - вести верующего к Мессии - Спасителю (см. Гал. 3:23, 24).

Отнюдь не предлагая отмену закона, Павел свидетельствует об абсолютной необходимости этого закона. Для Павла закон остается ценным и действенным «Нахожу удовольствие в законе Божием... я умом моим служу закону Божию» (Рим. 7:22-25).

Апостол верит в спасение, которое дается бесплатно. Его опыт в личной борьбе за мир и праведность убедили его в том, что спасение должно было прийти извне его слабых усилий. Человек не может спасти себя. Но благая весть Евангелия возвещает миру о том, что Бог спускается вниз, чтобы спасти человека. «Вы под благодатью», - радостно восклицает Павел (Рим. 6:14).

Но может ли эта точка зрения на спасение быть опасной? Если спасение – это дар, если оно исходит от Бога (Рим. 3:24), то должно быть безусловным. Если мои усилия тщетны и бесполезны, я волен делать, что захочу!

Вовсе нет. В предыдущей главе, в качестве меры предосторожности, Павел предвидит такие рассуждения в узком представлении о благодати и законе: «Что же скажем? оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать? Никак... Что же? станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак» (Рим. 6:1, 2, 15).

По словам Павла, грех, который он отождествляет с неповиновением закону (Рим. 4:15), гораздо менее оправдан в рамках опыта Нового Завета. Разница в том, что теперь послушание и покорность являются желанием обращенного человека и исходят из сердца: «Благодарение Богу, что вы, быв прежде рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения, которому предали себя» (Рим. 6:17).

Итак, опыт Павла состоял из трех этапов:

1. Закон, данный на Синае в виде Десяти Заповедей, может вызвать в сердце чувство личной несостоятельности и слабости из-за греха и его осуждения. Вечная смерть становится суровой реальностью.

2. Такое понимание благоприятно для развития определенных психологических условий. Только когда человек поймет, что бессилен, он в отчаянии обратится к своему Богу. Именно тогда спасение дастся ему в подарок, а не как что-то обязывающее.

3. Это проявление Божьей любви, далекое от повода для неограниченного неповиновения, придает божественный стимул послушанию Богу. Отныне тот, кто видит себя в качестве объекта любви Божьей, будет служить Ему в новом духе – духе, полностью освобожденном от напряженности страха и чувства вины или желания заработать собственное спасение. Теперь преобладают мирная уверенность и невероятная благодарность.

Иными словами, послушание закону является выражением нашего спасения, а не средством, которым оно достигается.

Очевидно, что апостол Павел применяет эти три принципа в своей жизни. Что касается субботы, мы видим, что он соблюдал ее регулярно, в соответствии с порядком, изложенным в законе: «Павел, по своему обыкновению, вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний» (Деян. 17:2).

Как он мог поступить иначе? Заповедь о субботе является составной частью закона. В своей защите закона Павел не оставляет ни малейшего признака, что христианская религия ослабила ожидания закона. Апостол Иаков в тексте, посвященном Десяти Заповедям,[4] предостерегает: «Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем» (Иаков 2:10).

В любом случае, - размышляет апостол, - мы не должны «судить закон», потому что «един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить» (Иак. 4:11, 12).

При Новом Завете закон остается. Изменилось лишь отношение верующего. Он больше не является жертвой формальной религии и не верит в эффективность пустых действий – внешнюю форму религии. Его служение будет расти вглубь, сочетаясь с более разумным послушанием, не требующим засвидетельствования.

Тем не менее, эта духовная революция, эта жизнь покаяния, бывает только тогда, когда человек осознает в душе, что спасение – это подарок, проявление любви. Когда понимаешь, что всем обязан Богу, менталитет наемника меняется на менталитет сына, приводя к психологическим отличиям, которые могут видеть все (см. Рим. 8:15-17). Наемник подчиняется, чтобы что-то получить, а сын подчиняется, потому что он уже обладает этим. Для наемника закон является внешним, как государственное регулирование, принимать которое должны все. Для сына закон находится в сердце. Он служит не из-за тяжелой обязанности, но из ответа любви на Божью инициативу.

Таким образом, Новый Завет приносит более глубокое, истинное послушание. Апостол Павел восклицает: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем» (Рим. 3:31).

Два закона

Тем не менее, Новый Завет по самой природе теологии спасения, которое он подразумевает, приводит к аннулированию другой категории законов. Эти законы имели одну цель – символически провозгласить о грядущем спасении. Они были «образом и тенью» будущих «вещей» (Мессии) (см. Колосс. 2:17; Евр. 8:5; 10:1). Поэтому они должны были исчезнуть с приходом Мессии.

Разве пророк Даниил не предсказал такое развитие событий? Смерть Мессии должна была привести к прекращению жертвоприношений (см. Дан. 9:27).

Апостол Павел объясняет, почему: «Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи» (Евреям 10:1-4).

Павел подчеркивает неэффективность жертв, которые должны были непрестанно приноситься, потому что их действие носило временный характер. Его вывод ясен. Закон, касающийся этих жертв, должен был исчезнуть и быть заменен на более совершенную жертву, результат которой будет длиться вечно: «первое, чтобы постановить второе. По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа» (Евреям 10:9,10). Поэтому закон, который был упразднен, относился к жертвоприношениям. Павел снова говорит об этом другими словами: «упразднив Плотию Своею закон заповедей и учений» (Еф. 2:15).

В Израиле существовало два очень разных вида законов: церемониальный закон, имевший относительный характер, и нравственный закон, с неизменной силой, служивший абсолютным эталоном.

Таким образом, если, читая послания Павла, создается впечатление, что в одних текстах говорится, что закон будет отменен, а в других случаях – утвержден, нам следует видеть не противоречия, а наличие двух весьма различных законов.[5]

В Ветхом Завете израильтянин хорошо понимал это различие, поскольку, по приказу Бога, Декалог (Десять заповедей) должен был быть помещены в ковчег, в то время как законы, касающиеся жертвы, должны быть помещены рядом с ковчегом,[6] предполагая, таким образом, превосходство первого над вторым. Кроме того, происхождение и предоставление этих законов открыло различие:

1. Декалог был написан Богом (Втор. 10:4), в то время как церемониальный закон был написан Моисеем (Втор. 31:9, 24).

2. Декалог был начертан на каменных скрижалях – нетленном материале (Втор. 10:3), в то время как церемониальный закон был написан в книге – на скоропортящемся материале (Втор. 31:24).

3. Декалог был вверен Богом Моисею, который лично поставил его в ковчег (Втор. 10:5), в то время как церемониальный закон был вверен Моисеем священникам, которые, в свою очередь, положили его рядом с ковчегом (Втор. 31:26).

Церемониальный закон, временный и относительный, отличался от закона Десяти Заповедей, который был вечным и абсолютным.

Следовательно, по духу ничего не изменилось. Завет, заключенный в древности между Богом и Израилем, не был отменен, чтобы уступить место новому. Тот же народ, тот же Бог, те же условия. Но пришло время, когда законы, касающиеся жертвоприношений, были заменены событием, которое они провозглашали на протяжении веков.

В то же время и в силу этого события, отношения между двумя партнерами завета должны были укрепиться. На уровне Бога любовь более четко проявилась в безусловном спасении. На уровне человека поклонение приняло новое измерение: обрядовое действо заменилось поклонением сердца.

Десять Заповедей древнего закона продолжают громко и ясно звучать с еще более глубокими требованиями. Новый Завет ни в коей мере не был эволюцией. Наоборот, это было возвращение к истокам, к истинному покаянию.[7] Завет означал новое рождение. Его участники вновь обретали первую любовь (см. Ос. 2:16-20).

Евреи и христиане

По сути, это обновление древнего завета не оскорбляло религиозных евреев в I веке н. э.

Традиция и Писание обеспечили все элементы, необходимые для принятия мнения Павла без больших замечаний. У ессеев и фарисеев не было трудностей в принятии преходящего характера ритуального закона по сравнению с нравственным. Они призывали к одухотворению жертвенных обрядов. Единственными защитниками левитического поклонения были священники или саддукеи, но они были меньшинством, не обладающим в еврейском обществе доверием по вопросам религиозных догм и авторитета.

С разрушением Храма, иудаизм был вынужден адаптировать свои формы поклонения в изменившихся условиях. Так, например, молитва могла соответствовать жертвоприношению животных.[8]

Должно быть четко оговорено, что первоначальное христианство никогда, ни под каким видом не стремилось поставить под сомнение традиционный иудаизм. Будь то личность Мессии в лице Иешуа из Назарета, или концепция закона, систематизированная в писаниях Павла, - все в так называемой «новой религии» естественно подходило к форме традиции.

Клод Тресмонтан был прав, когда поднял свой голос против серьезного искажения фактов, которые христианские круги слишком часто принимают и практикуют: «Часто в руководствах и в других местах христианство представлено как подавление иудаизма. Христианство противопоставлялось иудаизму как религия милосердия и прощения – религии строгости и справедливости. Иногда Иисус и Бог Нового Завета противопоставлялись Богу Израиля, в котором Яхве – Бог брани, Бог евреев. В действительности эта практика восходит к Маркиону. Тот же резкий контраст найден (хотя иначе звучащий) в трудах Лютера. Лютеранская доктрина о еврейском законе, находящемся в оппозиции к «христианской благодати», покоится на непонимании того, чем в действительности является Тора в иудаизме... Это противостояние между иудаизмом и христианством, которое начали развивать теоретики дуализма, продолжалось вплоть до так называемой «деиудаизации христианства» немецкими теологами и философами, является «научной» ложью по целому ряду пунктов».[9]

Жюль Исаак в своем выдающемся труде «Иисус и Израиль» обратил внимание верующих, независимо от их вероисповедания, на факты: «Ничто не может быть более бесполезным, чем попытка отделить от иудаизма Евангелие, которое Иисус проповедовал в синагогах и в Храме. Истина в том, что Евангелие и вся его традиция глубоко укоренены в еврейской традиции и в попытках обновления и очищения, которые проявлялись в Палестине в течение почти двух веков».[10]

Древнееврейские мысли о Торе

«"Они расположились станом в пустыне". Тора была дана публично, в месте, не имеющем владельца. Если бы это было сделано в земле Израильской, Израиль мог бы сказать народам земли: «Вы не имеете части в Торе». Поэтому Тора была дана публично, в месте, не имеющем владельца, чтобы любой, кто хочет, мог ее принять» (Мехилта, Итро).

 

Жак Дюкан

Перевод с английского Александры Обревко

Изображение: Моисей разбивает скрижали. Фрагмент картины Рембрандта

 

[1] Epstein, Le Judaïsme (Paris: Payot, 1959), p. 74.

[2] Греческий глагол плеросай является противоположностью каталусай, - уничтожить, ослабить, свергнуть, и происходит от корня плерос - полный, что оправдывает перевод Жюля Исаака: «наполнить, придать полноту (cf. Jules Isaac, Jesus and Israel [New York: 1971], pp. 65, 66).

[3] «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи», - сказал Иисус Своим ученикам, - «итак все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают» (Матфея 23:2, 3).

[4] Примеры, избранные для иллюстрации этого тезиса, взяты из Декалога: «Ибо Тот же, Кто сказал: не прелюбодействуй, сказал и: не убей» (см. Иак. 2:11).

[5] Американский католический теолог Грегори Баум был поражен этими кажущимися противоречиями в посланиях Павла, касающихся закона. «Одним из самых сложных теологических понятий в письмах святого Павла», - говорит он, - «является понятие Закона. Оно неопределенное и озадачивающее, поскольку кажется содержащим определенные противоречия, противоположные отношения до такой степени, что они, видимо, игнорируют попытки примирения. С одной стороны мы слышим, что закон благ... Хотя цитаты из Павла, подтверждающие святость закона, можно было бы увеличить, существует также значительное множество текстов, которые говорят об отрицательной оценке закона» (Gregory Baum, The Jews and the Gospel [London, 1961], p. 186).

[6] Ср. Второзаконие 10:1-5 и 31:25, 26. Первый текст упоминает каменные скрижали (см. также Исход 25:16; 40:20 и 3 Царств 8:9), а второй - книгу. Это была книга, которую вновь открыли в храме около 900 лет спустя, в дни царя Иосии (см. 2 Паралипоменон 34:15, 31). Книга, размещенная рядом с ковчегом, касалась жертв. Интересно, что эта книга была поручена тем, кто возглавлял церемонию жертвоприношений (см. Второзаконие 31:9).

[7] Слово тшува на иврите, передающее идею покаяния, в буквальном смысле означает «возвращение назад».

[8] «Что может заменить волов, которых мы приносили Тебе? Наши губы с молитвой, которую мы Тебе приносим» (Песикта 165б, ср. Евреям 13:15).

[9] Claude Tresmontant, L'enseignement de Ieschoua de Nazareth (Paris: Seuil, 1970), pp. 137, 183. Cf. also F. Lovsky, La déchirure de l'absence (Paris: Calmann-Levy, 1971).

[10] Isaac, Jesus and Israel р. 74. С еврейской стороны, обратите особое внимание на работы Sch. Ben Chorin, Bruder Jesus: Der Nazarener in jüdischer Sicht (München: Paul List Verlag, 1967); David Flusser, Jesus (Paris: Seuil, 1970); and other authors such as Joseph Klausner, Salomon Asch, R. Aron и т.д.